Послужной список до Национального банка, первые впечатления от НБУ, главные новшества и наиболее актуальные вызовы для банковской системы, механизмы принятия решений и кадровая политика, а также личные доходы, связи и партийная принадлежность… Обо всем этом и многом другом глава Национального банка Сергей АРБУЗОВ рассказал в эксклюзивном интервью ZN.UA.
Об опыте до НБУ и в стенах Нацбанка
— Сергей Геннадиевич, вы уже почти полгода работаете в Национальном банке и два месяца — на должности его главы. Успели оглядеться, осознать меру ответственности? Она вас не пугает? Опыта хватит?
— Пугает? В какой-то мере, несомненно. Возглавлять Национальный банк — это действительно огромная и чрезвычайно серьезная ответственность. Но свой отдел впервые я возглавил еще в 19 лет, а в 22 — уже принял банк. Так что за это время как-то переболел ответственностью.
— Нацбанк знал уже немало молодых руководителей. Виктор Ющенко возглавил учреждение в 38 лет, Арсений Яценюк стал и.о. председателя в 30 лет. Что вселяет уверенность, что справитесь?
— На самом деле я занимаюсь банковским делом, как минимум, полжизни. Вам, наверное, известно, что моя мама, Валентина Арбузова, — банкир. Еще в советские времена она работала в Госбанке СССР, потом, в конце 80-х и начале 90-х — в Промстройбанке СССР, первым заместителем главы Донецкого облуправления — Джеммы Сергеевны Масловой. Нам с братом приходилось частенько бывать у мамы на работе, и что такое банк, мы знали не понаслышке.
Работать я пошел практически сразу после школы. Хотелось пойти на «свои хлеба», чтобы зарабатывать деньги. Мама отговорила, предложила пойти учиться, но сначала — попробовать, что такое работа в банке. Работая в банке стажером, пошел учиться в университет. Чтобы не бросать работу, перешел на заочное обучение. Так что путь в банковском деле прошел сам — с самого низу и доверху.
— По любому пути намного проще идти, имея хорошую протекцию.
— Те, кто хорошо знает мою маму, так вопрос не поставят. Не знаю, как в других семьях, но если работаешь с родственником — это, наоборот, сложнее, очень сложно… Но у нас так сложилось: мы с братом пошли по стопам матери, начав работать с самого раннего юношества. Потом, в 22 года, я принял филиал. Это был филиал Приватбанка в небольшом городе Донецкой области — Константиновке. Через несколько лет вывел его в лидеры по области.
— Тоже без родственных связей?
— Ну как мама или еще кто-то может помочь набрать клиентов? Денег им дать? Или сказать: „Заходите к моему сыну?“ Глупости. Чтобы разобраться, лучше всего поехать в Константиновку и расспросить, как это все было, каким был тамошний „приватовский“ филиал до моего прихода. Приехав туда, я быстро наладил связи в местном исполкоме. Мне удалось забрать на обслуживание бюджет — специально ездил и добивался в Днепропетровске, а не в Донецке, хороших, льготных условий. За бюджетом потянулись предприятия.
К моменту моего ухода на обслуживании в нашем банке было 90% клиентов города. По прибыли мы держали второе-третье место по области, работая в далеко не самом густонаселенном и промышленно мощном городе.
Написав специальную компьютерную программу, мы создали и первую в Украине городскую базу для формирования коммунальных оплат. Собрав и презентовав эту базу городу, мы сделали и подробную его карту со всеми улицами. И жителями — в рамках проекта коммерческого банка пришлось провести и перепись населения. Это все осталось, и люди наверняка это помнят. У большинства из них, хочется верить, остались хорошие воспоминания.
Потом меня пригласили в Укрбизнесбанк, тогда он назывался еще „Донеччина“. Семь лет, с 2003-го, я руководил этим банком. Успехи учреждения тоже можно отследить по динамике его показателей. Но самое главное — даже во время кризиса банк, не прибегая к рефинансированию НБУ, не останавливал выплаты вкладчикам. Вот почему я считаю, что справлюсь. Потому что работаю в банке достаточно давно и имею почти 15-летний опыт руководителя, причем успешный.
— То был опыт работы по другую „сторону баррикад“… Насколько сложно было перестроиться?
— Первая моя мысль, когда я пришел из коммерческого банка: человек, который назвал это учреждение банком, был немного не в себе. На самом деле, НБУ — это не банк. Это все, что угодно, — государственный институт, по уровню, сложности и тонкости управляемых материй намного опережающий любой госкомитет или министерство, но явно не банк.
Конечно, те знания и опыт, которые я получил в коммерческом секторе, сейчас мне очень помогают. Я четко понимал и сейчас понимаю, что банковской системе необходимо, от чего она страдает, какие показатели и собираемая отчетность чрезмерно усложнены.
Здесь очень мало коммерческих банкиров, и это, на мой взгляд, слабость Национального банка. Поэтому, чтобы просто уберечь себя от каких-то потенциальных проблем, чиновники зачастую чрезмерно усложняют процедуры и отчетность, не понимая на самом деле, для чего им это надо, и затем утопая в потоке идущих бумаг. По очень многим позициям нет объяснения, почему так, зачем нужен такой циркуляр или норматив. И только сейчас я разбираюсь и понимаю, что здесь можно по-другому развернуть показатели, понимая реальные риски.
И если вы видите, что происходит с банковским сектором сегодня, какую политику мы сегодня реализуем, то, наверное, нет такого банкира, который был бы этой политикой обоснованно недоволен. Так, банки были услышаны и смогли решить свои основные проблемы, которые возникли из-за жестких требований (например, в отношении порядка формирования резервов и расчета регулятивного капитала).
Претензии небольших банков — третьей и четвертой группы — тоже сводятся в основном к нашумевшему законопроекту №0884. Когда мы собрали представителей этих групп, я задал вопрос: „Что вам сегодня нужно от регулятора, что бы вы хотели?“ Ответ: „Убрать законопроект 0884“. — „А что кроме него?“ — „Законопроект 0884“. Основные претензии предъявлялись к требованию об увеличении минимального капитала для создаваемых банков до 500 млн. грн.
— А больше ведь ничего и не надо… Ведь они боятся, что завтра эта норма распространится и на уже действующие банки, и как минимум половина из них окажется выброшенной из рынка.
— Ну, не скажите. Разве им не нужен нормально работающий и прозрачный рынок рефинансирования, возможность не только привлекать, но и размещать в Нацбанке ресурсы по нормальным ставкам? Их не интересует порядок формирования резервов, необходимость удлинения ресурсной базы, защита от недобросовестных заемщиков и многое другое? Вот о чем надо было говорить. А люди твердили одно и то же, хотя я неоднократно повторял: „Я вам гарантирую, что действующих банков это не коснется“.
Не я эту норму выдумал и написал, значит, не мне ее и лоббировать — раз. Я сам коммерческий банкир в прошлом и хорошо понимаю, что это вовсе не та мера, которая банковской системе сегодня супернеобходима, — два. И, тем не менее, все были настроены и пытались давить на нас настолько агрессивно, что пришлось занять принципиальную позицию. Хотя и близко не было задачи ущемлять чьи-то интересы.
Задача этой нормы — ограничить слишком легкий сегодня доступ на рынок как для людей случайных, так и для вчерашних обанкротившихся собственников, которые через подставных лиц открывают новые банки. Ведь человек, который может собрать 100 миллионов, далеко не всегда соберет 500. А если кто-то один или группа людей и сможет собрать, то это будет уже намного более серьезное и взвешенное решение.
А если еще проследить, чтобы эти 500 млн. капитала были реальными деньгами, тогда, поверьте, отношение сильно меняется. Тогда уже не менеджеры, а собственники приходят в НБУ и интересуются: как, по-вашему, дела в банке, нет ли там злоупотреблений? Отношение становится намного более серьезным. А если человек положил сто миллионов, а потом каким-то образом забрал большую часть обратно, — он по-другому к этому бизнесу относится. Нет надлежащего понимания ответственности…
— Забрал, потом опять положил, и так еще несколько раз… Помнится, были оценки, что банковский капитал процентов на 70—80 может быть фиктивным.
— Поверьте, это уже очень сложно. И можно смело говорить, что банковский капитал сегодня в основном отвечает требованиям Национального банка.
— Уставный или регулятивный?
— И тот и другой. При этом, если что-то сделали не по правилам, и менеджеры, и собственники берут на себя огромный риск. Для перенесших кризис, действующих банков норма об увеличении „входного билета“ на рынок выгодна: уже существующее место под солнцем автоматически растет в цене. В таком случае им будет легче и привлекать капитал, и продаться, если они увидят, что не тянут свой бизнес. Я всячески пытался убедить в этом своих коллег, но они, увы, мне пока не поверили.
— Но разве их опасения беспочвенны? По сложившейся практике, Нацбанк очень быстро подводит свою нормативку под установленные законом требования. Завтра 500 млн. станут минимальным порогом для открытия новых филиалов, послезавтра — для приема новых депозитов, еще через какое-то время — осуществления валютных операций…
— Отвечу так: если бы мы хотели усложнить жизнь каким-то конкретным банкам, у нас для этого предостаточно механизмов и без такого закона. Была задача упорядочить рынок и поднять в стоимости существующие активы. Поверьте, мне было намного проще отказаться от законопроекта, который инициировал Стельмах, чем его лоббировать. Но законопроект очень важный, его принятие — это маяк МВФ, и его представители уже несколько раз поднимали этот вопрос...
— Именно норма об увеличении уставников до 500 млн.?
— Нет, помимо этой нормы там много других, в том числе о прозрачности собственности. 500 миллионов — это была инициатива НБУ. Но и говорить, что меня убедили в ненужности такого увеличения, тоже неправильно. Я спрашивал у Владимира Семеновича: „Почему пятьсот миллионов?“. Он ответил: «Мы проверили, сколько стоит открыть банк за рубежом. И те, кто ссылается на европейские требования, — мол, в ЕС достаточно пяти миллионов для открытия банка — лукавят.
На самом деле, на такие деньги можно только приписную кассу открыть или обменный пункт. А чтобы открыть нормальный функциональный банк с 70% общего перечня лицензий, как раз и надо не меньше 50 млн. евро. Поэтому, кстати, „свежих“ банков за рубежом практически нет — их очень сложно открыть. В основном продаются существующие.
Владимир Стельмах считает, что плодить сегодня новые банки, собственники которых опять через два года будут не в состоянии выполнять обязательства, дискредитируя систему, тоже непозволительно. И я его поддерживаю. Здесь у нас с Владимиром Семеновичем взгляды во многом совпадают.
От многих подходов, которые были приняты во время Стельмаха, мы уже отказались и ввели новые. И в монетарной политике, и в управлении банковской системой. Впрочем, это вовсе не означает какого-то конфликта в отношениях: мы достаточно часто общаемся, дискутируем. Да и в целом там, где это возможно, мы стараемся сохранять преемственность политики Национального банка.
— То есть банкам третьей и четвертой групп нечего бояться? Вы гарантируете?
— В обозримом будущем мы будем повышать требования к капитализации существующих банков только в соответствии с законом. Задайте вопрос: зачем нам лоббировать этот законопроект в ВР, которая не хотела его принимать, поскольку там очень много собственников банков или еще как-то связанных лиц? Зачем мне биться с тем же Кабмином, которого тоже эти волнения не устраивают? Зачем воевать с банками, если можно просто ужесточить порядок расчета регулятивного капитала? И мне до сих пор непонятно, кому и зачем понадобилось сталкивать лбами, доводя дело до судов, банки и их регулятора.
Обидное непонимание, хотя я уже намного спокойнее отношусь к подобным вещам. Когда меняешься местами, очень многое выглядит по-другому и становится понятно. С позиции интересов системы и государства точка зрения на все эти вопросы сильно отличается от той, которую ты считаешь правильной, находясь в коммерческом банке.
— Кстати, если говорить о необходимости создать кому-то неприятности, то почему бы не создать их тем учреждениям, из-за которых небольшие банки сплошь и рядом называют ненадежными, кэптивными, „конвертами“ и т.д. Вы работали в небольшом банке, неужели они все такие и не имеют права на жизнь?
— Главная задача регулятора — контроль за соблюдением законности операций и платежеспособностью банковской системы. А рынок должен быть представлен всеми видами банков.
На самом деле небольшие банки зачастую намного более стабильные, чем крупные и крупнейшие. Там намного меньше бюрократии, за счет более быстрой реакции и большей гибкости всегда находятся конкурентные преимущества. Системные банки тоже имеют свои преимущества. Поэтому я — за максимально возможную многоукладность системы.
— Вас не смущает ситуация, например, с Диалогбанком? Как могло случиться, что во время работы временной администрации в банке так резко росли активы и вклады, а теперь в нем снова временная администрация, и Фонду гарантирования „светит“ перспектива компенсировать выведенные оттуда под присмотром НБУ активы?
— Мы понимаем, что произошло в этом банке, и ставим ряд ограничений, которые не позволят реализовать задуманную схему безнаказанно. Безвыездной надзор увидел эту ситуацию, и Нацбанк вмешался в процесс. Выехала проверка, была проведена соответствующая работа, и сегодня, если вы проверите, выплат нет. Дальше должны заниматься компетентные органы. Нацбанк же предотвратил реализацию задуманной схемы, и то, что хотелось сделать ее организаторам, не получилось. Сработали маяки…
— Почему же в других случаях они так часто не работали? Неужели правда, что надзор НБУ банально не справляется со своими функциями из-за слишком большого числа поднадзорных? Поэтому, якобы, и было задумано, с подачи МФО, радикально сократить их количество…
— На самом деле надзор у нас работает очень даже неплохо. Порой нас критикуют, предлагая ввести какие-то более прогрессивные западные методы. Но зачастую и признают, что многие требования НБУ, ранее активно критиковавшиеся, помогли сберечь систему во время кризиса. Поэтому сейчас они изучают наш опыт, а последняя миссия МВФ даже официально заявила, что „они не только приезжают научить и показать, но и сами учатся“.
Новые веяния и старые болячки
— Вы говорили об отмене решений бывшего руководства. Что вы считаете самым важным в уже сделанном и что еще планируете сделать?
— Во-первых, мы сегодня активно развиваем рынок инструментов хеджирования, позволяющих банкам страховаться от валютных рисков. Владимир Семенович, как известно, относился к этому вопросу достаточно консервативно. Он считал, что поскольку в стране нет развитого финансового и, в частности фондового рынка, то нечего и хеджировать, ведь этим только развязываются руки спекулянтам. По моему убеждению, людям надо дать хотя бы элементарные инструменты, чтобы они их апробировали и были готовы к применению, когда финансовые рынки достаточно разовьются.
Мы сегодня говорим о форвардах, о своп-операциях. До самого последнего времени эти инструменты не запускались только потому, что в обеих встречных операциях — по продаже и покупке валюты — надо было платить пенсионный сбор. В итоге маржа многократно возрастала и терялся смысл операции: страховка становилась слишком накладной.
Поэтому отмена пенсионного сбора с валюты — это прорыв и, кстати, во многом заслуга Нацбанка. Этот вопрос удалось решить на законодательном уровне впервые за пять или семь лет. Причем пришлось это делать в экстренном порядке в первые дни после Нового года, так как правительству поначалу не удалось провести эту норму через бюджетный закон.
Хотя общество и здесь отреагировало по-разному. Специалисты увидели в этом несомненный позитив: это же для инвесторов очень важно и для рынка. А недоброжелатели подняли гвалт: грабят пенсионеров! С этим бороться сложно. У каждого своя позиция, свои задачи. Кто-то так зарабатывает политические или еще какие-то дивиденды, и с этими людьми бесполезно дискутировать, пытаясь им что-то объяснить.
Но если вернуться к теме страхования рисков, то мы сегодня разрешаем банкам свопироваться друг с другом, то есть обменивать длинный доллар на длинную гривню. И отныне иностранный инвестор, заходя в Украину, будет знать, по какой цене он вернет этот доллар обратно, может просчитать свои риски и понимать, с чем он выйдет. Он не будет платить хеджфондам, а отдаст эту доходность нашему внутреннему рынку. Это, на мой взгляд, тоже прорыв революционный.
— Банки уже давно предлагали Национальному банку взять на себя этот риск, но регулятор не хотел этого…
— Знаете, почему? Это ему несвойственно. Национальный банк — некоммерческая организация, и он не должен брать на себя риски бизнес-структур. Потому что если мы этот маховик снова раскрутим, мы можем повторить ошибки, как тогда, когда раскрутили потребительское кредитование.
Тогда ведь тоже никто не хотел ничего плохого. Дали самому незащищенному слою инструмент, который требует хеджирования, профессионального подхода, а инструментария не дали. Тут ситуация тоже может быть двоякой.
Поэтому сегодня мы риски на себя берем, но частично. Хотя можем и полностью взять. Мы — единственный институт, который может взять полностью риск, зафиксировав уровень эмиссии под полученный доллар. Акцентирую внимание: эмиссии под полученный доллар, поскольку более ликвидных залогов под рефинансирование сейчас нет.
— Кстати, как сделать залоги более ликвидными и оживить передачу активов?
— Мы сегодня активно занимаемся формированием рынка „плохих“ активов. Здесь очень много нормативных пробелов. Например, возникла проблема — как продавать активы, под которые сформированы резервы в иностранной валюте. Пришлось решать вопрос о выдаче индивидуальной лицензии. Потому что есть компании, которые готовы купить, но как правильно осуществить эту продажу, никто не знает.
Также мы занимаемся вопросами списания безнадежной задолженности, которая уже сформировалась. Уже списано с балансов банков порядка 10 млрд. грн. При этом обсуждаем вопрос налогообложения. Я был у министра финансов по этому вопросу. Он дал разъяснения: налоги будут уплачены тогда, когда будет продан залог. Реальное налогообложение произойдет, потому что наше постановление не дает права банкам не заниматься возвратом задолженности, в том числе реализацией залога, после ее списания за счет резервов. Еще один шаг — мы несколько изменили подход к расчету регулятивного капитала, отменив его корректировку на несбалансированность долгосрочных активов и пассивов.
— Надежность банковской системы не пострадала?
— Нет. На мой взгляд, это непринципиальная позиция, хотя г-н Стельмах считал ее принципиальной. Этот показатель фактически дважды влиял на расчет регулятивного капитала. Подобная ситуация была в случае с недавним постановлением по валютному рынку. У нас было два постановления, устанавливающих ограничения по марже в обменных пунктах в течение дня. Помните эту ситуацию? Мы одно из них (постановление №462) отменили, как лишнее, а в некоторых СМИ это восприняли, как будто мы либерализацию провели.
— Насколько можно понять, в вопросе выдачи валютных кредитов населению позиция Национального банка останется неизменной и жесткой: для заемщиков, не имеющих доходов в валюте, валютных кредитов не будет?
— Да. Однозначно. Более того, мы эти меры будем прописывать в законе.
— Призывы банков искать компромисс не воспринимаются?
— Нет. Я конкретизирую: речь идет о незащищенных слоях населения — о частных лицах и о предприятиях, которые не имеют валютной выручки. Все эти вопросы будут достаточно четко прописаны в новом законе о валютном регулировании, который сейчас готовится. Мы изменили подход к этому закону, много работали с его инициаторами, но в принципе уже согласовали позиции.
— В свое время этот законопроект предлагал революционные вещи, снимая большинство существующих ограничений по движению капитала как таковых вообще. Что сегодня?
— Нацбанк планирует отказаться от жесткого администрирования. Например, мы готовы уйти от индивидуального лицензирования, установив сумму максимального передвижения капитала (до 100 тыс. евро), при котором необходимым подтверждением будет только свидетельство об уплате налогов. Мы уже дали согласие на эту меру.
Есть мнение увеличить сумму или вообще снять ограничения. Но это означало бы свободную конвертацию. А свободная конвертация в условиях нашего неустойчивого платежного баланса — пока недопустима. Поэтому мы на это пока не пойдем. По крайней мере, пока инфляция не придет к более низкому и устойчивому значению, и, потихоньку отходя от интервенций, мы не увидим, что валютный рынок самостоятельно функционирует. Свободно, без тех колебаний, которые пугают население. Поэтому я категорически против полной конвертации, хотя вопрос лоббировался очень серьезно.
— Многие банкиры тоже поддерживали эту идею.
— Они не отвечают за платежеспособность страны.
— Что будет с обязательной продажей валютной выручки?
— Мы предложили ее отменить, но дать Нацбанку право в случае резкого ухудшения платежного баланса вводить временно, на период до трех месяцев, вплоть до стопроцентной обязательной продажи. Но пока в этом нет необходимости, у нас на сегодняшний день резервы — 35 млрд. долл.
— А чистых резервов сколько?
— Около 20 млрд. Мы вошли в режим соглашения с МВФ, когда у нас было 13 млрд., когда сумма резервов не покрывала три месяца импорта. Сейчас у нас значительно большая сумма. Достаточно ли? Мы перекрываем полгода чистого импорта, так что по этой позиции в принципе достаточно. Но по оплате внешнего долга — порядка 70% платежей на ближайшие 12 месяцев.
— Наш платежный баланс пока вроде в приемлемом состоянии, но торговый — в минусе, хоть и небольшом. Получается, что девальвация была недостаточной, чтобы перекрыть отрицательное сальдо?
— Давайте разберемся, помогает ли девальвация экспортерам? Не помогает! Это иллюзия, которую придумали… Девальвация может помочь экспортеру только один раз — когда он получает платежи по контракту. Но он ведь сразу же что-то закупает на внутреннем рынке, платит зарплату и т.п. А тут за счет девальвации поднялись внутренние цены, закупки подорожали, надо оклады индексировать и т.п. И все, он потерял преимущество. Поэтому девальвация не помогает реальному развитию экспорта. Она только позволяет какое-то время получать дополнительные доходы, ввиду возникновения курсовых разниц.
Сейчас наша позиция в валютно-курсовой политике такова: мы не будем допускать резких скачков и колебаний, но будем постепенно сводить к минимуму свое присутствие на рынке. И хотим прийти к тому, чтобы рынок, по возможности, перекосы регулировал самостоятельно. Платежный баланс улучшился — гривня постепенно укрепляется, ухудшился — должна немного девальвировать. А население и бизнес будут постепенно привыкать к возможным курсовым колебаниям.
— Вы сами говорили о неустойчивости финансового счета платежного баланса. В том числе из-за периодических притоков или оттоков так называемых горячих денег. Насколько надежно мы от них сейчас защищены, или могут понадобиться дополнительные ограничения?
— Прямые и портфельные инвестиции — здоровая альтернатива экспортных поступлений, если макроэкономическая политика государства заслуживает доверия, а инвестиционный климат привлекателен для внешних инвесторов. А ограничения здесь помогают плохо. Поэтому Нацбанк сегодня, вместе с Госкомиссией по ценным бумагам при участии Кабмина и администрации президента, работают над формированием максимально комфортных условий именно для привлечения стратегического внешнего инвестора.
Несомненно, мы также отслеживаем количество заходящих денег и по стоимости, и по срокам. И, конечно же, в случае необходимости, будем предпринимать какие-то ограничительные меры. Но наш приоритет сейчас — это не ограничения, а наоборот — активизация банковских операций и, главное, полноценное возобновление кредитования экономики. Опыт 2008 года есть, он изучен, основные угрозы для финансовой стабильности мы знаем. Но от рыночных инструментов оказываться не намерены, наоборот, будем всячески их развивать.
— Например?
— Речь идет о давно, но впустую декларировавшемся увеличении роли процентных ставок и развитии рычагов денежно-кредитной политики? Ведь раньше учетная ставка и другие ставки регулятора жили фактически своей обособленной жизнью…
— Эти инструменты уже работают. Да, учетная ставка и ставка рефинансирования — это разные ставки, как на валютном рынке — официальный курс НБУ и курс, по которому идут реальные рыночные сделки. Но мы уже несколько раз эти курсы сближали настолько, что фактически это уже был один курс. Рынок к этому привыкает, и скоро мы начнем приучать его к тому, что и на ресурсном рынке ставки взаимосвязаны.
Буквально на днях проводили совещание, проанализировали возможные последствия. Две ставки — учетную и рефинансирования — приведем к одному знаменателю и посмотрим, как на это отреагирует рынок.
Источник: «Зеркало недели»
Фото: blackbook.org.ua
Комментариев нет:
Отправить комментарий