3
января 1947 года министр государственной безопасности СССР генерал-полковник
Виктор Абакумов направил на имя Сталина документ за № 082/А: «Представляю при
этом справку о зафиксированном оперативной техникой 31 декабря 1946 года
разговоре Гордова со своей женой и справку о состоявшемся 28 декабря разговоре
Гордова с Рыбальченко. Из этих материалов видно, что Гордов и Рыбальченко
являются явными врагами Советской власти.
Счел необходимым еще раз просить
Вашего разрешения арестовать Гордова и Рыбальченко». На документе есть резолюция Абакумова,
сделанная в тот же день: «Тов. Сталин предложил пока арестовать
Рыбальченко».
Генерал-майор
Филипп Рыбальченко, начальник штаба Приволжского военного округа, был арестован
4 января 1947 года. Его допрашивали по 9–12 часов подряд с применением пыток, 9
января он сломался. 12 января люди Абакумова взяли уже генерал-полковника
Василия Гордова, его тоже пытали…
Судили
их 24 августа 1950 года, вместе с ними по тому же делу проходил и бывший Маршал
Советского Союза Григорий Кулик: всех обвинили в измене Родине, «злобной
клевете» на советский строй, попытке реставрации капитализма, создании
заговорщической группы и вынашивании террористических планов. Гордова и Кулика
расстреляли в тот же день, Рыбальченко – на следующий.
Немного
о главном персонаже. Генерал Гордов участвовал в Первой мировой, Гражданской и
советско-финской войнах. В июне-июле 1941 года – начальник штаба 21-й армии, в
июле–августе 1942 года – командующий Сталинградским фронтом (прообраз генерала
Горлова в пьесе А. Корнейчука «Фронт»), снят с понижением – до марта 1944 года
командовал 33-й армией. Затем командующий 3-й гвардейской армией, в апреле
1945-го ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Короткое
время Гордов командовал войсками Приволжского военного округа, но в ноябре 1946
года уволен в отставку, формально по болезни. Если верить ряду свидетельств,
Гордов был классическим военачальником «жуковского типа».
Как
утверждал доклад комиссии ГКО, расследовавшей причины провала наступлений на
Оршу в конце 1943 – начале 1944 года, «управление со стороны Гордова сводилось
к ругани и оскорблениям. Гордов часто прибегал по отношению к своим подчиненным
к угрозам расстрела… Гордов преступно нарушил приказ Ставки о запрещении
прибегать к расстрелам командиров без суда и следствия».
«Лучше
нам быть сегодня убитыми, чем не выполнить задачу», – это фраза из типового
приказа генерала Гордова. Наступление
он вел чисто «по-жуковски»: «Нигде так плохо не был организован бой, как в
армии Гордова. Вместо тщательной подготовки операции и организации боя, вместо
правильного использования артиллерии Гордов стремился пробить оборону
противника живой силой. Об этом свидетельствуют потери, понесенные армией.
Общее количество потерь, понесенных 33-й армией, составляет свыше 50% от потерь
всего фронта. …
Гордов
весь офицерский состав дивизии и корпуса направлял в цепь. …За последние
полгода в 33-й армии под командованием Гордова убито и ранено 4 командира
дивизии, 8 заместителей командиров дивизий и начальников штабов дивизий, 38
командиров полков и их заместителей и 174 командира батальона».
Но
за такие «мелочи» Верховный своих военачальников не карал: они все так воевали.
Посему указано Гордова «предупредить, что при повторении ошибок, допущенных им
в 33-й армии, он будет снижен в звании и должности». Долго было загадкой, чем та прослушка так
взбесила «корифея всех наук», пока в 1992 году папку с ней не обнаружили в
архиве КГБ эксперты Конституционного суда и сотрудники «Мемориала» Арсений
Рогинский, Никита Охотин и Никита Петров
Итак,
28 декабря 1946 года оперативной техникой зафиксирован такой разговор Гордова с
Рыбальченко:
«Р.
– Вот жизнь настала – ложись и умирай! Не дай бог еще неурожай будет.
Г.
– А откуда урожай – нужно же посеять для этого.
Р.
– Озимый хлеб пропал, конечно. Вот Сталин ехал проездом, неужели он в окно не
смотрел. Как все жизнью недовольны, прямо все в открытую говорят <…> что
делается кругом, голод неимоверный, все недовольны. <…> Министров столько
насажали, аппараты раздули. Как раньше было – поп, урядник, староста, на каждом
мужике 77 человек сидело, – так и сейчас! Теперь о выборах опять трепотня
началась
Г.
– Ты где будешь выбирать?
Р.
– А я ни х… выбирать не буду. Никуда не пойду. Такое положение может быть
только в нашей стране, только у нас могут так к людям относиться. <…> Нет
самого необходимого. Буквально нищими стали. Живет только правительство, а
широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди
живут?
Г.
– Он все видит, все знает.
Р.
– Или он так запутался, что не знает, как выпутаться?! <…> Я все-таки
думаю, что не пройдет и десятка лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если вообще
что-нибудь уцелеет.
Г.
– Безусловно.
Р.
– О том, что война будет, все говорят. <…> Как наш престиж падает, жутко
просто! <…> За Советским Союзом никто не пойдет… <…> В колхозах
подбирают хлеб под метелку. Ничего не оставляют, даже посевного материала.
<…> Надо прямо сказать, что все колхозники ненавидят Сталина и ждут его
конца. <…> Думают, Сталин кончится – и колхозы кончатся… <…>
Г.
– Ах, е… м… что ты можешь еще сказать?!
Р.
– Да. Народ внешне нигде не показывает своего недовольства, внешне все в порядке,
а народ умирает.
Г.
– Едят кошек, собак, крыс. <…>
Р.
– Народ голодает, как собаки, народ очень недоволен.
Г.
– Но народ молчит, боится.
Р.
– И никаких перспектив, полная изоляция.
Г.
– Никаких. <…> Ни х… все пошло насмарку!
Р.
– Да, не вышло ничего.
Г.
– Вышло бы, если все это своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую
демократию.
Р.
– Именно, чистую, настоящую демократию, чтобы постепенно все это делать. А то
все разрушается, все смешалось – земля, лошади, люди. Что мы сейчас имеем? Ни
земли, ни школ, ни армии, ничего нет <…>».
А
вот запись разговора Гордова уже с женой, Татьяной Владимировной: оперативники
Абакумова сделали ее 31 декабря 1946 года, буквально в постели супругов!
«Г.
– Я хочу умереть. Чтобы ни тебе, никому не быть в тягость.
Т.В.
– Ты не умирать должен, а добиться своего и мстить этим подлецам!
Г.
– Чем?
Т.В.
– Чем угодно.
Г.
– Ни тебе, ни мне это невыгодно.
Т.В.
– Выгодно. Мы не знаем, что будет через год. Может быть, то, что делается, все
к лучшему.
Г.
– Тебе невыгодно, чтобы ты была со мной.
Т.В.
– Что ты обо мне беспокоишься? Эх, Василий, слабый ты человек!
Г.
– Я очень много думал, что мне делать сейчас. Вот когда все эти неурядицы
кончатся, что мне делать? Ты знаешь, что меня переворачивает? То, что я
перестал быть владыкой.
Т.В.
– Я знаю, плюнь ты на это дело! Лишь бы тебя Сталин принял.
Г.
– Угу. А с другой стороны, ведь он все погубил. <…> А почему я должен
идти к Сталину и унижаться перед…. (далее следуют оскорбительные и похабные
выражения по адресу товарища Сталина).
Т.В.
– Я уверена, что он просидит еще только год.
Г.
– Я говорю, каким он был (оскорбительное выражение), когда вызвал меня для
назначения… (оскорбительное выражение), плачет, сидит жалкий такой. И пойду я к
нему теперь? <…> Я же видеть его не могу, дышать с ним одним воздухом не
могу! Это (похабное выражение), которая разорила все! Ну как же так?! А ты меня
толкаешь, говоришь, иди к Сталину. А чего я пойду? Чтобы сказать ему, что я
сморчок перед тобой? Что я хочу служить твоему подлому делу, да? <…> Что
сделал этот человек – разорил Россию, ведь России больше нет! А я никогда
ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь – иди к
Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам
служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция
сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь! <…>
Т.В.
– <…> Вот сломили такой дух, как Жуков.
Г.
– Да. И духа нет. <…> Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был
мало-мальски в доверии, их убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже – в
кружку и все! Я очень много недоучел. На чем я сломил голову свою? На том, на
чем сломили такие люди – Уборевич, Тухачевский и даже Шапошников. <…> Я поехал
по районам, и когда я все увидел, все это страшное, – тут я совершенно
переродился. <…> у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы,
завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право
на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее! <…>
Т.В.
– Нет, это должно кончиться, конечно. Мне кажется, что, если бы Жукова еще
годика два оставили на месте, он сделал бы по-другому».
Вождя
встревожило прежде всего, что разговорчики вне строя (и в постели) показали реальный
срез настроя военной верхушки. Для власти очень опасно, когда военные начинают
думать и сомневаться. Посему сплоченность военной корпорации надо было рубить в
зародыше: сегодня они т. Сталина в постелях матерно лают, а завтра – танки на
Кремль двинут?! Ведь слово, произнесенное зачастую, имеет способность
материализовываться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий