Как общества поддерживали глупые войны. Экономист Тайлер Коуэн — об идеях войны, имперской культуре и ядерной угрозе

Коуэн — профессор Университета Джорджа  Мейсона и генеральный директор исследовательского центра Mercatus Center, ученик Томаса Шеллинга, одного из сторонников убеждения в приверженности сдержанности и лауреата Нобелевской премии по экономике 2005 года, которую он получил за анализ подозрительных конфликтующих сторон с использованием теории игр.

— Вы много пишете об идее и о том, насколько они важны. Ценность каких идей, на ваш взгляд, больше всего выросла в результате войны, а каких — понизилась?

— Идея о том, что военная практика необходима, прежде чем они вступят в бой, я думаю, стала сейчас очень популярной. Многие были удивлены, почему российская армия так плохо представляет себя [в Украине]. Путин, вероятно, тоже был удивлен. Это заложено в понимании Китая, ведь армия США, плохо это или хорошо, в отличие от своего ядра, имеет много возможностей попрактиковаться.

Стало заметнее, насколько вообще необходим боевой дух и насколько американское оружие лучше России. Хотя вряд ли это новость.

Также ожидается, что это станет идеалом большой Российской империи, который, как полагает, все более занимает российская общественность. Вероятно, я могу судить, что со временем поддержка войны в России становится скорее больше, чем меньше.

И если ранее, возможно, были сомнения, то сейчас очевидно, что Украина действительно считает себя ответственной, независимой, допустимой, возможно, и не в каждом уголке производства. И украинцы борются, чтобы понять это.

— Каковы главные идеи, которые были задержаны к этой войне?

— Моя интерпретация: Путин и его приближение частично возвращают Советский Союз, но без коммунизма, который они считают большой ошибкой. Они имеют большой запас природных ресурсов, допуская наличие чувства потребности в потреблении, которое может быть большой частью «русской Украины».

Кроме того, Россия всегда параноидально относилась к собственной защите. Я думаю, что [в Кремле] действительно терпимо от того, что наше побережье близко подошло к границам России. Я не согласен с теми, кто видит в этой главной мотивации войны, но, безусловно, это фактор.

И, если уж на то пошло, Путин, как и разведка США, думали, что украинцы сдаются за три-четыре дня. США не так много сделали в ответ на вторжение 2014 года. Излишняя самоуверенность и отсутствие полной информации от подчиненных — еще два случая.

Но основной причиной [вторжения] является то, что в России — в той или иной степени — считать, что некоторые части Украины охраняют Россию. Соедините все это с полным пренебрежением к людям — и вы получите события, которые мы увидели.

— Вы писали , что сообщество экспертов по международной политике в США не предвидело приближения войны. Вы думаете, они недооценили силу идей и, соответственно, амбиций Путина?

— Да, это мое мнение. Предположение о том, что Путин на самом деле имеет в виду, что он говорит, и что он хочет войти в историю в связи с тем, что расширил часть России, и что это мотивирует его, — все это очень далеко от массы, скучной академической жизни, которую проводят наши эксперты. Я думаю, что большая часть из них не усвоила этот концептуальный скачок.

И вдобавок имеет место быть recencybias (эффект новизны) — фиксация на статусе-кво. Такой большой войны давно не было. Подобные события могут быть маловероятными. Но если вы обратите внимание на более продолжительный отрезок мировой истории, то увидите, что страны довольно часто вторгались в цепочки других друзей. Эти вторжения часто глупы или контрпродуктивны, но события, существующие сегодняшним, вряд ли станут сюрпризом для человека, который углубится в историю на тысячу лет назад. Для меня [большая война] никогда не была маловероятным событием.

К тому же, в русской литературе писатели, будь то Пушкин, Гоголь, Толстой или Булгаков, писатели о какой-то «великой России» с высокомерием, исходящим из империи центра. Литература — это один из способов понять эти моменты.

Путина можно подобрать как возвращение к атавистической, глубоко укоренившейся внешности русского характера. Она проявлялась много раз в истории — и, может быть, снова проявляется сейчас.

— Вы пишете, что в России империалистические идеи в основном распространены среди людей. Но могут ли идеи мобилизоваться на действие? Мы не видим, чтобы многие люди в России действительно хотели идти на войну.

— Это верно для большинства войн. Но тем не менее общество может, по возможности, принять участие. И чем больше ваша страна воспроизводит войну, тем больше объяснений вы обнаруживаете, почему война — это хорошо. Возможно, так это и происходит в России.

Это не позитивно, но история полна примеров того, как общество иррационально поддерживает глупые войны. В США во время войны во Вьетнаме многие не хотели участвовать в ней, но она пользовалась широкой поддержкой до самой ее глубины.

— Но в то же время в США было большое антивоенное движение.

— Оно оформилось далеко не сразу. США совершили глупую ошибку, начав войну во Вьетнаме, но больше десяти лет не было сильного антивоенного движения — большая часть протеста протеста с призывом.

— Можем ли мы ожидать в России большое антивоенное движение, если война затянется на годы?

— Это трудно предсказывать, но я не вижу предпосылок для этого из-за цензуры и тирании. Я бы удивился, если бы оно началось. Вероятно, я могу судить, в начале войны были какие-то предпосылки для этого, но потом все несколько угасло.

— Я хочу еще поговорить об идеях в западных странах. Считает ли вы, что за эту ответственны идеи Realpolitik или изоляционизма, популярные среди дипломатов вроде Киссинджера? Время от времени они говорят, что такие большие страны, как Россия, должны иметь свою область исследования, а Запад не должен вмешиваться в конфликты.

— Даже Барак Обама говорил об этом — это более актуально, чем слова Киссинджера. Я бы сказал, что в большинстве случаев случаются такие продолжительности, от того, что мы переводим. Но я не думаю, что американское правительство должно принимать явным образом Realpolitik как свою философию. Я думаю, что мы делаем мир лучше, сохраняя такие ценности, как свобода и демократия.

Защита от возможного присутствия будет избирательной. Когда Америка и Запад действительно могут дать отпор: Тайвань, Украина. Распад и гражданская война в бывшей Югославии — другой пример. Где провести черту, [когда не стоит вмешиваться]? Очевидно, что это зависит от прагматических соображений.

Я думаю, что одной из самых популярных идей в Америке является идея бесплатного обеда. Обычно они не бесплатны, но война в Украине кажется именно такой. Мы даем Украине, более добродетельному государству, большое преимущество в конфликте. Мы противодействуем России, что ценят многие американцы. Мы стоим на стороне относительно свободы, относительно допускаем, но ни один американец при этом не умирает. Американцы не расплачиваются за это более высокими налогами. Почти всем кажется, что они ничем не жертвуют. Снова и снова я думаю, что именно это вызывает общественную поддержку нашей завершенности.

— Какие идеи западных стран увеличиваются или используются более активно, чтобы дать отпор идеи, которые вызывают подавление к войне?

— Максимальное влияние Запада может состояться в том, чтобы убедить украинцев в том, что их страна может быть успешной, некоррумпированной, относительно свободной том демократией. И Запад сам должен твердо осознавать это видение.

Необходимо помнить, что довоенная Украина не была раем — и, вероятно, была более коррумпирована, чем Россия. И по мере того, как будет вестись война, милитаристская сторона международного характера будет вестись. Чтобы преуспеть в войне, «срезают углы». Это очень опасный процесс для самой Украины, и даже если Украина преуспеет [в войне], будущее страны все еще в опасности.

— Как вы думаете, война как-то изменилась Запад в идейном плане?

— Идея свободы стала более заметной на Западе благодаря героической защите украинцев. В социальных сетях люди постоянно пишут, что мы должны создавать Украину, потому что Украина — невинная жертва; что по сравнению с Россией — это более свободная, демократическая, западноориентированная страна. Это не новые идеи, но их теперь чаще очень повторяют. И, по моему мнению, это хорошо.

— Еще одна идея одной народной на Западе и в Украине: российские граждане также ответственны за войну. Поэтому россияне не должны получать визы в Европе, спортсмены запрещают участвовать в турнирах. Что вы об этом думаете?

— Я совершенно не поддерживаю такой подход. Я считаю, что мы не должны «отмечать» случаи массового уничтожения россиян, как и среди всех остальных случаев.

Если вы продвигаете культуру или берете на себя, трудно избежать частичного объединения с имуществом. Но мы не должны убирать Чайковского из концертных залов. Если мы хотим, мы все равно читаем Пушкина, просто с большим пониманием исторического контекста. Но я не думаю, что мы должны вымещать наше разочарование на русскую культуру или россиянах, многие из которых не встречают опасности. Мы даже не знаем, что они думают. Если вы вывезете из россиян страны, я не думаю, что многие из них будут поддерживать надежду.

Но я понимаю, откуда она берется. Украинцы или импорти Украины в Европу, что должно быть передано россиянам очень ясно, просто, может быть, преувеличенное сообщение, не более того. Они надеются, что другие россияне выступят против Путина. Но я думаю, что это нереально. Я думаю, если вы бойкотируете россиян, вы загоняете их в объятия Путина.

— Кажется ли вам, что тренд на «отмену» русской культуры постепенно затихает по сравнению с началом войны?

— Не знаю, как в Европе, но в США он намного слабее. Память коротка. Но он все еще встречается. Ни один крупный музей в Америке сейчас не производит выставку русской живописи.

— Вы часто говорите о том, что люди должны собирать больше информации о музыке, книгах, познавать мир. Вам кажется, что русская культура — в целом империалистическая?

— Я не решаюсь использовать фразу «в целом», но я бы сказал следующее: если взять любую крупную страну, построившую империю, включающую в себя расчеты по погоде в Китае, большая часть этой культуры будет империалистической. Это верно и в отношении России.

— Но в то же время Лев Толстой — один из самых известных писателей из России — случилось против войны, по той самой, ближе к концу своей жизни.

— Мне не кажется, что антивоенная сторона Толстого имеет большое значение в России. Его описание, скажем, Кавказа и кавказских народов или русского героизма в войне против Наполеона гораздо больше в чести. Толстой-писатель не производит впечатления благочестивого христианина. Во многих отношениях он производит впечатление русского человека с «русскими» же предубеждениями. Так что Толстой — неоднозначная фигура во многих отношениях.

— И в то же время современная русская культура — например, сериалы, музыка, которые производятся в России, не выглядели империалистическими. И более 30 лет к моменту начала войны была открыта для западной культуры: соцсети, YouTube. Почему это ничего не изменило для россиян? Или изменилось?

— Я не знаю. Это очень хороший вопрос. Моя жена выросла в Москве. Они продемонстрировали мне опыт производства исключительно развлекательного продукта.

— Изменилось ли управление захватом русской культуры из-за войны?

— Я не думаю, что мой взгляд сильно изменился. Я считаю, что часть своей жизни провела в Советском Союзе, и его восприятие мне понравилось, как бы плохо он ни был. Так что я никогда не отказывался от своего ключевого представления о России как об империи — даже в тот короткий период при Ельцине, даже в избирательном Путине, частично демократическом, с претензиями на выборы.

Так что-то, что Путин восстанавливает какую-то версию империи, меня не удивляет. И раньше, даже задержанных до войны, я всегда считал, что с Россией и Украиной всегда будут какие-то серьезные проблемы. Даже в 1990-х у меня было такое мнение.

— Речь о территориальных спорах?

— Да. И опять же, если просто посмотреть на более продолжительный отрезок История: сколько лет было со времен Екатерины II Украина независимой? Украина была на пороге независимости. Потом был ельцинский период и после него. Но Украина никогда не была устойчива к ресурсам на протяжении долгого времени. Так почему вы думаете, что все это находится прямо сейчас?

— Мы все ожидаем, что неизбежно идет по пути прогресса: что радиальные решения территориальных споров не будут вестись войной.

— Восточная Европа имела место стольких кровавых проявлений, что я просто не вижу, чтобы эта историческая история была искоренена.

Также с тех пор, как распался Советский Союз, я думал, что Россия содержит открытый наземный коридор в Калининграде. Наличие анклава я никогда не считал стабильным. Путин довольно быстро перешел к рассмотрению рекомендаций сухопутного моста в Калининграде, и это повлекло за собой серьезные проблемы для Литвы и Польши. Я думаю, что это была часть плана. Очевидно, что сейчас это не на повестке дня по военному собранию. Но это еще одна проблема, которая никогда не исчезала. Сколько есть стран с анклавами? Да, у США есть Аляска, но Канада абсолютно дружественна США. И во всем мире очень мало примеров, где ситуация была бы стабильной — тем более не стоит ожидать этого от такой страны, как Россия.

— Что делает Россию такой особенной и отличной от западных стран или той же Японии, которая является частью западного мира и стабильной демократией?

— Япония потерпела сокрушительное поражение во Второй мировой войне. В случае необходимости в ней не было бы учтено.

Про особенность России — это гей вопрос. Я вижу только несколько эффектов. Россия — это империя, построенная неожиданно. Она не совсем стабильна. Лояльность не только разных этносов, но даже Сибири находится под зависимостью. Есть ли у Санкт-Петербурга, Москвы и Сибири соответствующий национальный интерес? Я не уверен.

В России есть разные бедные меньшинства, больше всего на Кавказе. Я не уверен, что все это стабильно. У меня недостаточно данных для того, чтобы делать прогнозы относительно целостности России, но это интересный вопрос.

Также Россия фактически является страной, не выходя к морю. Я знаю, что на севере есть море, есть Черное море. Страны, не выходящие к морю, как правило, менее свободны, менее космополитичны. У России очень большая территория, что делает ее более замкнутой в себе. Россия несколько раз в истории страдала от крупных вторжений: Наполеон, во время Второй мировой войны. свойства много паранойи и недоверия. Структура общества и семьи кажется мне довольно авторитарной. Православная церковь, наверное, тоже не соответствует действительности.

Я не знаю, что именно в России — религия, семейная структура, отсутствие выхода к морю, построение империи с злоупотреблением преступностью, кровопролитная защита территории во время второй мировой войны — оправдание в приоритете. Но я придерживаюсь этого наблюдения за своей жизнью.

— Мы видим, что история очень активно использовалась для того, чтобы подтвердить какие-то действия в заданном моменте. Военные победы прошлого стали исторической частью пропаганды в России. Чем с точки зрения идей здесь можно ответить?

— Я не знаю, как интеллектуально или идеологически улучшить ситуацию в России. Я думаю, что лучшее, что можно сделать, — это доступ россиянам к интернету через VPN, спутниковые системы.

— Я жил в Украине и часто слышал аргумент о том, что в Украине всегда была востребована томная сильная рука. Что вы об этом думаете?

Это предположение кажется мне слишком наспех слепым. Западная Украина совсем другая по сравнению с восточной. Западная, может быть, в чем-то больше похожа на Польшу, она больше бунтовала против России, восточная — на Россию. Я не уверен, что восточная более мятежна, прямо скажем.

Идентификация была долго неопределенной в течение оченьго времени, что кажется мне очень обнаруженной вещью для украинской культуры и истории. Идут обсуждения, кого из живописцев считают украинцами, а кто на самом деле русский. Гоголя вроде считает евреем, а не украинцем. Вы должны знать, что Людвиг фон Мизес (основоположник австрийской экономической школы. — The Bell) родился в Украине. Но украинцем его никто не освобождает.

И у России есть неопределенность в отношении принадлежности. Сильная и прочая связь с сосредоточением только в крупных городах.

— В 2014 году вы сами в блоге  цитировали исследование о том, что слишком большое культурное сходство может быть нормой войны двух стран. А также мнение автора этого исследования о том, что более демократично украинское правительство может привлечь к ответственности граждан России. Как, на ваш взгляд, работает эта трансмиссия?

— Даже в 1980-х годах в Восточной Германии была большая беда, что Западная Германия была намного богаче и красивее. Люди в Восточной Германии не слишком беспокоились о жизни в Париже. Сравнение с очень похожей страной действительно работает. Возможно, это иррационально, но я думаю, что люди часто думают и закрывают именно так.

Украина — довольно большая страна, она граничит с Россией. Часть украинцев являются этническими русскими. Многие украинцы говорят по-русски как на родном языке.

— Вы упомянули низкий уровень доверия в российском обществе. Я помню исследование о том, что в бывшей Германии даже через 25 лет после падения Берлинской стены уровень доверия в обществе между людьми и к обнаружению выявлено было намного больше, чем в Восточной, где многие были опознаны Штази. Как долго такие вещи могут быть популярны в обществе? Как эту проблему можно решить?

— Мы не знаем, как это исправить. Природный характер, на мой взгляд, очень стоек, в большинстве случаев он неизменен на протяжении веков.

Есть исключения, но для изменений необходимы большие потрясения. Япония потерпела поражение во Второй мировой войне и перешла от милитаристских к крайне пацифистским настроениям. И я думаю, что это изменение искреннее. Может быть, эта война поможет украинцам больше доверять другу.

— То есть, чтобы Россия изменилась, она могла пройти через восприимчивое поражение в войне или взрыв сепаратистских настроений?

— Трудно предсказать, что сработает, но я подозреваю, что это должны быть очень радикальные изменения, такие как раскол страны или очень чувствительные заражения [в войне]. Государственный переворот против Путина, появление нового автократа — этого недостаточно. Должно быть что-то фундаментальное — я думаю, это возможно, но этого не жду.

— В своих текстах вы довольно часто предъявляете требования к играм для объяснения какой-то выгоды. Если представить — а это похоже на правду — что ни у России, ни у Украины не хватает силы для выявления удара. Но при этом обе стороны не встречаются с нынешним статус-кво. Как эта ситуация может быть разрешена?

— Я могу вспомнить, что говорит теория игр, — но это не значит, что так и будет. Теория игр предсказывает урегулирование, в результате которого Россия сохраняет часть захвата событий Украины. ЕС выкручивает руки Зеленскому, чтобы он принял это, даже несмотря на то, что он, как и граждане, ее ненавидят. Возможно, со временем Зеленский замедляется.

При этом Украина получает возможность к Европейскому союзу. НАТО и США берут на себя более сложные оборонные обязательства [по поводу Украины], но без формального присоединения [Украины к НАТО].

— Еще в 2014 году после аннексии Крыма  писали о переломных моментах из теории игр: «Чем более мирно разрешаются споры, тем больше вероятность мирного разрешения [дальнейших проявлений]. Это ожидание, в свою очередь, обеспечение достижения и использования мира. Но верно и обратно: по мере того, как мировое урегулирование становится все менее наблюдаемым явлением, выявлением доверия, повышением частоты нарушений и повышением вероятности возникновения. Это неблагоприятный переломный момент». Как вы считаете, война в Украине увеличивает шансы на будущие войны во всем мире?

— Потеря. Вы употребляете слово «значительно», но вероятность трудно определить. Мне кажется, что агрессивные конфликты заразительны. Я вижу много более поздних периодов в мировой истории, когда следователи войны следовали одна за другой. Я не уверен в механизме, но я склонен думать, что война связана с новой войной.

Иран — очевидный кандидат на войну с Саудовской Аравией, Израилем, возможно, с США. В какой-то момент между Китаем и Тайванем [может начаться конфликт]. Меня это очень беспокоит.

— Руководство России часто использует фразу о «красных линиях», которые Запад не должен переходить при поставках оружия, а иногда и упоминает ядерное оружие. Вы беспокоитесь о возможном его применении?

— Я всегда беспокоился о ядерном оружии. Я думаю, что риск его использования был недооценен в течение длительного времени. Но, по одному из эпизодов, Запад проснулся и теперь беспокоится об этом. До этой главной проблемы было глобальное потепление или что-то еще.

Я не думаю, что Путин хочет использовать ядерное оружие для удара по Украине, но не из-за этики, а по другой причине. Если он думает, что Украина действительно является частью России, он же не будет бомбить свою страну ядерными угрозами.

— К слову, вы не считаете глобальное потепление?

— Я думаю, что левые преувеличивают цену изменения климата, а правые (правые; речь — о классических либералах, а не о националистах. — The Bell) — преуменьшают. Но левые думают, что наступит конец света. Для меня это безумие. Это может стоить, допустим, 10% ВВП, что является чрезвычайно высокой ценой, но это не уничтожает нас, и мы каким-то образом переживаем это.

Это большая проблема, но я думаю, что мы в некоторой степени справимся с ней. У нас уже есть новые технологии [по наблюдениям за климатом]. Чтобы весь мир был использован. Это произойдет, но я думаю, что в конце концов, возможно, три четверти страны будут их.

— Есть идея том, что ядерное оружие во второй половине XX века сделало мир лучше, особенно в крупных войнах между странами, у которых есть ядерное оружие. Как вы думаете, на нетто-основе, ядерное оружие — это хорошо или плохо для человечества?

— Оно хорошо работало с 1945 года. Но я не знаю, ли он оставил вещь навеки. В какой-то момент ядерное оружие будет использовано. Мы не знаем, насколько они будут плохими последствиями. И это должно быть нашей заботой номер один.

— Также в 2014-м вы  писали : «Как американец, с небольшой заинтересованностью в Украине как таковой, я рад, что она отказалась от своего оружия, так как это уменьшило риск более масштабного конфликта. Но, если бы я был гражданином Украины, моя точка зрения была бы и несколькими». Ваше мнение не поменялось с тех пор?

— Да, сейчас бы на Украине Россия не напала. Но вы должны продумать всеобщее равновесие (однократно из-за принятия понятийных теорий игр, указывающих на решение, в результате чего ни одной из сторон не выгодно уклоняться от равновесия. — The Bell).

Так, если бы у Украины было ядерное оружие, но она не контролировала бы средства доставки или управления, возможно, Россия наперекор переживанию, после развала СССР, сделала бы значительно больше для получения контроля над Украиной. Вряд ли от этого было бы лучше.

— Какой вывод должен сделать мир, глупую растущую ядерную угрозу? следует ожидать или увеличить число стран, которые имеют ядерное оружие?

— Нет решений, которые позволяют управлять последствиями. Я не вижу сценария, при котором многие страны отказываются от своего ядерного оружия. Вероятность, их число возрастов. Можно представить, что ядерное оружие будет иметь Турция, Саудовская Аравия, Иран, может быть, даже ОАЭ, Япония. Даже в Южной Корее говорят о ядерном оружии — и понятно почему, не так ли?

Мне это не нравится, но у стран есть причина желать иметь ядерное оружие. Так что, по мне, это большая проблема, но я не знаю, как с этой территории. Вероятно, это неизбежно.

— Как, на ваш взгляд, война повлияет на баланс сил в мире в ближайшие годы и несколько последствий?

— Это, пожалуй, самый большой вопрос. Если Запад Тайвань, то в целом дела в мире будут показывать показатели, и может гегемония на рынке нефти оправдает себя. Азия будет относительно стабильной. Если Китай сможет захватить Тайвань, то все обязательства Америки по защите других стран будут поставлены под вопрос. И я думаю, что за этим последует еще много войн, и многие другие страны быстро купят или создадут больше ядерного оружия. И тогда все нормы исчезнут.

— Как вы думаете, Запад допустил ошибку, не отреагировав серьезно на аннексию Крыма?

— В 2014 году мы должны были быть жестче, безусловно. Но Обаму это не интересовало, он был занят внутренней повесткой. Он был наивен в отношении России. Он сделал много ошибок.

— Администрация Байдена, по вашему мнению, уделяет достаточно внимания войне в Украине?

— Да, она уделяет много внимания и много сделала. Сейчас главные дебаты идут о том, сколько и какого преступления США должны дать Украине. США в ближайшее время увеличат расходы, построят заводы, чтобы пополнить запасы, в том числе артиллерийских снарядов, которые мы отправляем в Украину. Это будет не так просто, но я думаю, что это правильно. Это еще один сигнал пробуждения.

— Россиянин, который, вероятно, поддерживает вероятность, может задаться вопросом: какое моральное право имеет США после Югославии и Ирака осуждать серьезность. Что вы ответите на это?

— Я думаю, каждый может судить о чем-то, независимо от того, совершены ли они ошибки в прошлом.

Ситуация очень проста. Вы предпочитаете гегемонию США либо, либо Китая, России и других стран. Это не значит, что ваша сторона всегда уничтожает правильно. Но я думаю, что мир с гегемоном в виде США намного лучше, богаче и свободнее, чем мир, в котором правят Китай и Россия. Это мое обсуждение. Но если принять, то, конечно, мы имеем право осуждать Россию и Украину.

— То есть это не обх идея?

— Это именно то, что об идее. Идеи — это то, почему гегемония Америки лучше, чем Китай или Россия. Но это не просто идеи, это практическая реальность. И поэтому Америка давний гегемон.

«Рассчитать на оценку было ошибкой»

— В своей новой книге вы в основном писали о том, как эффективно использовать природные ресурсы, чтобы стимулировать развитие и прогресс. В России есть люди, которые не ожидаются, но они по-прежнему охватывают физически и экономически с Россией: западные страны очень выборочно выдают визы. С трудоустройством на Западе много проблем. Что здесь нужно сделать? Должны ли западные страны соблюдать стандарты, чтобы россияне эмигрировали?

— Я бы хотел, чтобы Потребность в большем количестве россиян. Для начала Россия — родина феноменальных талантов во многих случаях появляются науки, техника, математика, музыка. Русские, которые приезжают в США, очень успешно ассимилируются. Я думаю, что это беспроигрышный вариант.

— Не уверен насчет США, но Европа, кажется, во многом закрывается от россиян.

— Я думаю, что для Европы это немного сложнее, чем для США, потому что часть европейских стран ощущает опасность, если они слишком много россиян, у них может обнаружиться больше, чем шпионов и диверсантов, может привести к вреду их инфраструктуры. Опыты, которые мы уже видели в  Норвегии и, возможно, в Германии . Но я надеюсь, что Европа сможет найти больше россиян, чтобы это было безопасно для нее.

Кроме того, Канада принимает большое число россиян, а может принять еще больше. Аргентина и Бразилия открылись довольно быстро, поскольку у них нет проблем с безопасностью, как в Европе, но они могли бы еще больше упростить получение вида на жительство и гражданство. Эти страны могли бы использовать гораздо больше талантов. И эти страны — не такие бедные. Так что, если бы россияне поехали туда, у них мог бы быть нормальный уровень жизни.

Меня удивляет, что в Турцию уезжает много людей. Это больше похоже на режим «переждать», чем на выезд из России.

— Прошел год с тех пор, как сильно ударили по России. Можно сказать, что российская экономика не рухнула. Какие основные уроки мы можем извлечь?

— Я никогда не думал, что санкции чрезвычайно эффективны. Единственный случай, когда они действительно имеют значение, — ЮАР. Это было исключением. Обычно признаны неэффективными. Так что для меня это неудивительно. И мы слишком рассчитывали на выдачу. Это была ошибка США. Одна из причин, по охвату россиян (а ведь большинству из них нравится разнообразие потребительских товаров) принимает решение, что уровень жизни в России не встречается по сравнению с масштабами событий. И это больше всего удивляет.

— Но что было сделано иначе, чтобы это сработало?

— Я думаю, американская разведка достигла невероятной ошибки, опубликовав прогноз о том, что Украина падет через три дня. Если вам кажется, что это из американских источников, вы предполагаете, что они правы.

- В начале войны было много разговоров о спровоцированном еще большем замедлении глобализации, фрагментации мировой экономики. Как вы думаете, это так?

Очевидно, что в настоящее время происходит отделение западного бизнеса от Китая, но полного отделения от Китая никогда не будет. В некоторых частях мира глобализация сокращается, но для большей части мировой глобализации продолжается, и это к лучшему. Замедление глобального роста крупных крупных стран.

— Но, например, рост отношений торговли к мировой экономике ВВП замедлился все 2010-е годы, для этого даже есть термин замедление темпов роста.

— Я думаю, эта перспектива будет продолжаться. Учтите, что замедление произошло после нескольких лет, когда темп роста был очень большим, а Китай, крупный экспортер, рос иногда на 10% в год. Но ждите, что такой рост сохранится, не стоило. Так что его торможение — это нормально.

— Считаете ли вы, что война как-то изменила ход мировой экономической истории в мире?

— Возможно, самые большие изменения происходят в том, что многие бедные страны решат, что им действительно необходимо более стабильное и надежное снабжение продовольствием, и это может стать хорошей новостью. Это все еще большая проблема. Цены на выбросы, на пшеницу, объясняются тем, что Украина, Россия — крупные поставщики на этих рынках, на них была большая неразбериха.

Это настоящее последствие. Я думаю, что большая часть остального разговора о долгосрочных экономических последствиях была бы сейчас просто болтовней.

Источник:https://thebell.io/