РЕЖИССЕР. Алексей Учитель: «Трудно представить, что было бы с Виктором Цоем, если бы он жил сейчас…»

В столичном Доме кино презентовал уже нашумевшую свою картину «Край» режиссер Алексей Учитель (см. рецензию в ZN.UA „Товарищу Машкову, паровозу и человеку“). Учитель — создатель таких известных лент, как „Мания Жизели“, „Дневник его жены“, „Космос как предчувствие“, „Прогулка“. Он же и автор культового фильма „Рок“ (1988), документального проекта, который в свое время ближе познакомил советский народ с рок-иконами 80-х. С этой темы и началось эксклюзивное интервью режиссера для ZN.UA.(Кадр из фильма "Край" Фото kinopoisk.ru)

 — Алексей Ефимович, известно, что вы начинали как кинодокументалист. Ваш „Рок“ в конце 80-х стал бомбой. Одно время писали, что вы собираетесь вернуться к этой теме, сняв продолжение — „Рок двадцать лет спустя“. Это правда?

 — Естественно, мысли были, когда фильму „Рок“ исполнилось двадцать лет. И даже предложения были… Но мне это не интересно.

Они — рокеры — уже другие. Почему они мне были тогда любопытны? Потому что чисто по-человечески они мне были не понятны. Мне было интересно: почему они такой образ жизни ведут? Сейчас они для меня предельно ясны. Я про них все понимаю. В корне не изменился, пожалуй, только Юрий Шевчук. Трудно представить, что было бы сейчас с Виктором Цоем, если бы он остался жить…

Я собираюсь вернуться к этой теме. Только в игровом варианте. Но не о Цое. А о судьбе водителя „икаруса“, который врезался в Цоя. Он никогда не слышал имени Цоя, крутил себе баранку, но это столкновение вмиг поменяло его жизнь. Он был под следствием. Считали, что он специально это сделал. Его дом громили… Потом он сам и вез гроб с телом Цоя… Об этом путешествии и должна рассказать будущая картина.

 — Водитель Цоя — дело будущего… Но поговорим о прошлом фильме. Изменилось ли отношение критики лично к вам после картины „Край“?

— Раньше я не снимал блокбастер. Мне интересно то, чего я не делал раньше. Когда-нибудь сниму комедию положений, психологический триллер. Режиссер должен развиваться, и пробовать себя в разных жанрах и стилях.

 — Дело не только в жанре, но, скорее, в отдельных подходах к теме „Края“ —дикость нравов, которую вы показываете: самогон—баня—медведь. В этом рецензенты усматривают ваше откровенное желание понравиться Западу. Любопытно, что в первую очередь российские критики возмущены такой подачей России и видят в подобном ходе стремление любой ценой заполучить „Оскар“.

— Меня за это ругают? Наоборот, должны хвалить, что режиссер стремится получить „Оскар“! Сама профессия режиссера предполагает амбиции, поэтому и существуют разнообразные фестивали.Думаю, любой режиссер в любой точке мира скажет, что „Оскар“ — то, к чему надо стремиться.В Америке — после такой награды — ты стразу становишься полубогом. Если в Америке режиссер попадает даже в номинацию, его жизнь меняется: уже ищет не он, а ему постепенно предлагают.

— А в России?

— В России у режиссера остается одна проблема: как найти деньги на следующее кино? А это большие деньги.Какими бы ты знаниями ни обладал, какие бы премии ни получал, каким бы знаменитым ни был, каждый раз начинаешь с нуля искать возможность осуществления следующего проекта. Если раньше я мог пойти к десяти организациям, то теперь их круг расширился. Я стремлюсь, чтобы кино было кассовым. Хотя сейчас в прокате превалируют картины, где экранизирован анекдот. На такое деньги легче найти!

 — Мнение каких людей о „Крае“ для вас важно? К кому прислушиваетесь?

 — Мнение друзей. Их мало. Прежде всего это те люди, с которыми я работаю. У меня замечательный кинооператор — Юрий Клименко. Он с Кирой Муратовой работал. Человек с безупречным вкусом. С пониманием кинематографа. Ему нравится то, что я делаю. Если он что-то критикует это не оттого, что хочет показать свое „я“. Мне просто важны его замечания по ходу. От профессионалов толковую критику принимаю, чтобы делать вывод на будущее. Но терпеть не могу, когда начинают говорить глупости личностного характера...

Ненавижу, когда мне задают вопрос: „Можете сформулировать, о чем все-таки ваш фильм?“ Неужели после показа я должен еще что-то объяснять? Это вы сами сформулируйте, что поняли, а я все сказал на экране. Как сделал бы другой человек мне не интересно. Мне интересен взгляд на то, что сделал я. В этом смысле очень уважаю критика Андрея Плахова, писателя Виктора Сорокина. Скорее всего, я стремлюсь не к хвалебной или отрицательной реакции, а к своеобразному видению.

 — Все тот же „Край“ будто бы перешел дорогу Михалкову и Попогребскому, то есть их желаниям выставить свои картины („Утомленные солнцем-2“ и „Как я провел этим летом“) на „Оскар“ от России. Когда вы попали в компанию оскаровских претендентов, коллеги вас поздравили?

— У нас разобщенная среда. Поздравлять друг друга не принято. И что значит увел? Выдвигал не я. Михалков, кстати, свою картину, снял: посчитал, что это полфильма.

— Как вы относитесь к этим фильмам?

— Не могу сказать — хорошо, не могу — плохо. Они очень неоднозначные, потому и интересные.

— Известно, что Машков довольно быстро откликнулся на приглашение сниматься у вас, а как он переносил тяготы „Края“, купания в ледяной воде?

— Меня этот актер поразил с самого начала. Перед тем как идти на пробы, он посмотрел 50 фильмов о том времени. Прийдя на площадку, спросил: „У тебя есть машинка?“ Говорю ему: „Зачем, четыре месяца впереди, походи еще с шевелюрой“. Он ответил: „Мне нужно!“ Наши ни за что не хотели его стричь. Так он побежал в ближайшую парикмахерскую. Постригся налысо — для проб.

Это не профессионализм, это нечто большее. Человек настолько хотел вникнуть. Или вот… Были у нас перерывы на съемках. По одному — два дня. Машков никуда не уезжал, чтобы не расплескать найденный образ. Переодевался не на съемочной площадке, а там, где мы жили, а жили мы в разных местах. Он все переносил на себя. Выходил из домика одетый: „Мне важно сохранить это состояние“. С первого до последнего съемочного дня (почти год) был Игнатом. И поражал меня железной дисциплиной, отсутствием звездности, силой воли, глубиной натуры.

— А как Машков относился к тому, что вы по двадцать раз заставляли его произносить одну и ту же реплику?

— Актер должен верить режиссеру! Или режиссер сдается. Такое тоже бывает. Все зависит от того, какие цели ты перед собой ставишь: максимум или минимум. Тут важно, чтобы режиссер не был самодуром, не делал чего-то, чтобы самоутвердиться. Важно только одно: что будет на экране. Экран не прощает ошибок! Ни авторских, ни актерских, ни режиссерских. Все это обнаружит себя. Не добьешься в процессе, вылезет на экране.

— Это те причины, по которым переписывали сценарий на ходу. Это впервые с вами такое, чтоб 109 раз?

— С чего обычно начинаются проблемы у фильма? Со сценария! У нас в стране вообще проблема со сценаристами. Мне посоветовали московского сценариста Алексея Гоноровского. До того я не был с ним знаком. Он снял с Федорченко свою первую игровую картину, которая получила приз в Венеции как документальная. На самом деле она игровая. На первую нашу встречу он принес несколько листиков. На каждом по три-четыре слова.

На одном из них я прочел: „гонки на паровозах“, „немка, которая не знала, что шла война“. С этих двух фраз началась наша работа над сценарием.Потом у нас была возможность обсудить сценарий всей съемочной группой. Мы собрались в санатории. Были все главные актеры, все читали сценарий. Каждый имел право высказать то, что ему нужно. Это взаимодействие дало колоссальный толчок. При этом сам сценарий поменялся на 30 процентов. Поймите, слово „переписывали“ звучит, как преувеличение. Скорее уточняли. Картина огромная. Героев много.

Иногда природа диктует какие-то вещи.Иногда актер подсказывает, как будет лучше. Меняли что-то, записывали строки такие-то. Вели запись до конца съемок ради спортивного интереса. Действительно получилось 109 правок! Но это не значит, что сценарист сидел и сто девять раз переписывал сценарий.

 — У вас в фильме много натуралистичных сцен. Это документалист в вас говорит или желание сделать фильм жестче?

 — Что вы имеете в виду? Какие сцены?

 — Близость между Софьей и Игнатом. Не штрихами, а в лоб. Сцены в бане…

 — Баня — очень важный по смысловой и эмоциональной нагрузке эпизод. Понимаете, тут дело не в том, что в бане голые. Вы, что ж, хотели, чтобы они купались одетыми? Тут важно другое, если вы заметили. Чтоб у женщин, которые были отобраны для этой сцены за три месяца до съемки, отросло все то, что они до этого брили…

— Отчего в фильме „Край“ так много паровозов? Это началось на уровне сценария или азарт пришел во время съемок?

 — Паровозы, и правда, у меня как актеры. У меня даже была мысль начинать фильм не с Машкова, а с паровоза. А много их или мало… Сколько их — неважно, они — часть драматургического действия.

Первый раз, когда мы с Машковым пришли в огромное депо в Петербурге, обалдели. Стоит три действующих паровоза! Один выкрашен в голубой цвет. Нам говорят: «Этот паровоз принадлежит английской компании. Когда мы к нему подошли, высунулся из окна огромный усатый дядька и с улыбкой сказал: „Добро пожаловать в ад“. Это абсолютно точное определение. Это то, что мы почувствовали потом, когда пришлось снимать в маленьком огнедышещем пространстве.

 — Была ли судьба немки Эльзы четче прописана в сценарии? Вызывает недоумение, как неприспособленная, хрупкая женщина продержалась без чьей-либо помощи в суровых условиях „Края“?

 — Если бы это было нужно, мы снимали бы отдельное кино о ней. Но это тот случай, когда дается возможность домыслить. В прачечной мы сняли такой эпизод: стенка, дверь открыта, пар, мы слышим какие-то голоса. Но эротизма в этом больше, чем, если бы подали сцену в лоб. Если бы мы начали показывать, что она там разгрызает «на ужин», ощущение неправды было бы сильнее. Понимаете, эта картина — притча… Проблема была с финалом. Можно было все это погрузить в глубокий мрак. Но этого и так хватало… Хотелось дать надежду.

 — В фильмах вам неизбежно нужны яркие перипетии, а что цените больше всего в каждом обычном дне?

 — У меня нет обычных дней. Я преподаю во ВГИКе. Президент международного фестиваля. У меня студия, в которой снимаются дебютанты. Поэтому я делаю кино даже тогда, когда не снимаю: буквально 20 часов в сутки. Я не умею отдыхать. Даже, если раз в год поеду куда-то, через три дня не нахожу себе места, хочу работать, хочу обратно. Не умею расслабляться. Так устроен.

Источник: zn.ua