АНДРЕЙ КОЗЫРЕВ: Не хочу, чтобы Россия стала нео-СССР. Первый глава МИД РФ рассказал тайны развала советской империи

Политика всегда делается под ковром. Скупые подробности принятия того или иного исторического  решения всплывают через десятки лет, когда сами решения попадают в архив повестки дня. Так получилось и с решением о развале СССР

, принятого в ходе подписания соглашения о создании СНГ в декабре 1991 года. У каждого из участников политических процессов тех дней – своя версия событий. Теперь ее изложил и Андрей Козырев – первый министр иностранных дел РФ (1990-1996 годы), которого называли самым прозападным главой российского МИДа. О гибели империи СССР господин Козырев рассказал в Политехническом музее, отвечая на вопросы журналиста Павла Лобкова. «Свободная пресса» публикует наиболее интересные фрагменты беседы.

– Расскажу, как распадался Советский Союз. Все начиналось в Минске. Мы приехали туда с визитом.

Последние полтора-два года существования Советского Союза союзные республики стали налаживать друг с другом двусторонние отношения. Эти договора носили не только экономический, но и политический характер. Дело в том, что у всех, кроме союзного центра, росло ощущение, что в один прекрасный момент этот центр может рухнуть. И был страх, что если это произойдет неорганизованно, мы можем оказаться в ситуации союзной Югославии – а она сразу попала в гражданскую межэтническую войну.

На этот пример смотрели все советские республики, и думали о том, что если в какой-то момент центр рухнет – что же делать? К этому развалу стали готовиться – заключать договора между республиками. Республики, кстати, имели на это полное право – Советский Союз не зря назывался союзом.

Я жил в Советском Союзе, и даже был дипломатом, но никогда об этом серьезно не задумывался. Мы считали, что СССР – унитарное государство. Так оно и было, конечно, страна управлялась, как унитарное государство. И только в 1991-м я задумался, почему государство называлось Союз. Оказалось, по Конституции СССР союзные республики являлись… суверенными государствами! Это так и было записано: каждая союзная республика – это суверенное государство.

Это гораздо более сильное определение, чем определение штата в США. Штаты там тоже называются государствами, но в конституции США не сказано, что они – суверенные.

Короче говоря, мы поехали в Минск, подписывать очередной двусторонний договор – на этот раз между РСФСР и Белоруссией. Это было 4 декабря 1991 года. Самое парадоксальное заключалось в том, что Белоруссия была последней республикой, с которой мы подписывали такой договор. Парадоксальным это было потому, что Белоруссия была наиболее близкой к России республикой.

Если в случае других республик мне изначально было понятно – в каких-то случаях более понятно, в других менее – что они обязательно должны были отделиться, то в случае Белоруссии это было не очень понятно. Начнем с того, что в Белоруссии не меньше 60-70% населения были, в основном, русские, приехавшие в республику из России. Это были этнические русские, говорящие на русском языке, которые приехали в Белоруссию в зрелом возрасте. Почему они должны жить в ином государстве, чем Россия, – не очень понятно и сейчас. Но так сложилось, так был устроен Советский Союз. Белоруссия тоже была суверенной республикой. И когда развалился СССР, она превратилась в суверенное государство.

Повторюсь, белорусы были самые близкие к нам. Договор с ними заключался последними именно потому, что мы были абсолютно уверены: с Белоруссией проблем не будет. Да и договор носил чисто формальный характер, там все было очень хорошо и правильно написано. В то время как с Украиной, например, были бесконечные споры. С украинцев РФ и начала работу по двусторонним договорам, потому что первые, кто мог вступить в конфликт при развале СССР – это Украина и Россия (был спорный Крым, много других спорных моментов).

Украиной занимались все время – долго, упорно, терпеливо. А Белоруссией никто особо не занимался. Это как с женой. Вы с женой в последнюю очередь начинаете что-то регулировать – мол, с ней-то всегда договоримся. А потом оказывается, что как раз с женой договориться не удается. Примерно так вышло и с Белоруссией.

Мы приехали в Минск, и тогдашний президент РСФСР Борис Николаевич Ельцин стал выступать перед белорусским парламентом. Он говорил красивую тронную речь, что русские и белорусы – братья навек, что у нас есть двусторонний договор, что вот сейчас мы его подпишем, и у нас все будет очень хорошо.

Все были благостно настроены, но парламент белорусский был непростой. Он был, что называется, местом для дискуссий – да и наш тогдашний российский парламент тоже. В белорусском парламенте были и левые, и правые. В том числе, были националисты – жесткие сторонники отделения.

Но поначалу все белорусские парламентарии дружно Ельцину аплодировали. Мы сидели в зале рядом с Бурбулисом (есть такой Геннадий Эдуардович Бурбулис, который внес огромный вклад в демократические преобразования в России) и просто отдыхали, потому что все было хорошо, и никаких туч не было на горизонте.

И вдруг Борис Николаевич (а надо его представлять; полная фигура, седая голова – здоровый, красивый сибирский мужик) сделал остановку и сказал: «Но я вам привез и специальный секретный подарок!» Имелось в виду, подарок белорусским депутатам.

Тут мы с Бурбулисом друг в друга просто впились глазами и руками. Он спросил: «Это ты?». В смысле, ты подарок готовил? Я говорю: первый раз о нем слышу. «И я в первый раз!»

Вот тут нам обоим, как говорит молодежь, поплохело. Потому что единственные реально разумные люди, с нашей точки зрения, были на тот момент мы с Бурбулисом. Мы хотя бы понимали какие-то правила игры. Я был уверен, что он полную лажу, извините, не подсунет. А он также считал про меня – я все-таки был профессиональным дипломатом.

И мы очень правильно напряглись. Борис Николаевич достает очень красивую бумагу и говорит: «Мы (имеются в виду российские власти и он, как президент РСФСР) взяли Кремль. И в Кремле, в архиве, обнаружили интереснейший документ. Его я и хочу вам подарить».

Это была двусмысленная постановка вопроса. Напомню, это 4 декабря 1991 года – то есть после путча, но СССР еще формально существует, и есть президент СССР Михаил Горбачев. СССР еще не распался, и было неясно, распадется он или нет. Получалось так: мы приехали подписывать двусторонний договор между равными суверенными республиками, а уже управляем Кремлем. А Кремль в представлении же белорусов – это тот самый управляющий центр, который надо демократизировать, чтобы сохранить единое государство.

Не может одна республика «взять» Кремль, управлять архивами. Иначе получается, что вместо союзного коммунистического центра, который всем надоел, и от которого все хотели избавиться (даже Горбачев говорил, что новое единое государство не будет новым СССР), появляется новый центр, который держит в руках имперская Российская Федерация.

Подарок, подаренный одним из равных другому равному, но взятый из центрального архива Кремля, не очень хорошо ложится в ситуацию. Но это было еще полбеды, хотя зал сильно напрягся. Последовавший за этим эпизод был еще хуже.

Бумага Ельцина оказалась грамотой Екатерины II. Написана грамота была после того, как к Российской империи отошла значительная часть Польши. Территория современной Белоруссии, как вы знаете, практически полностью входила в состав Речи Посполитой – польско-литовской конфедерации. Эта конфедерация была историческим соперником, если не сказать противником, Российской империи.

С нашей точки зрения – почитайте Карамзина – считается величайшим достижением, что Россия сумела взять восточные земли польско-литовской унии. Но с точки зрения противоположной стороны – это чистой воды имперское завоевание. Пришла Российская империя, более мощная в военном отношении, подписала договор, и теперь императрица пишет в свойственной красивой женщине манере: мол, возрадуйтесь, вы теперь под моей дланью, и это будет продолжаться веками, я теперь никуда от вас не уйду.

С точки зрения Екатерины II – это хорошая новость, с точки зрения русской истории – тоже: если читаешь Карамзина, просто слезы душат. Но тех, кто на другой стороне, тоже душат слезы – и вовсе не радости. Это тоже не очень ложилось в ситуацию.

Но самое интересное – поскольку грамота была оригиналом, написана она была на старославянском языке, красивой вязью, понять которую нет никаких сил. Как вы знаете, старославянский язык радикальнейшим образом отличается от современного. И тут Борис Николаевич достает этот документ, показывает его с трибуны и говорит: а сейчас я вам зачитаю, что тут написано.

Вы понимаете: это все равно, что смотреть в китайскую грамоту – понять ничего невозможно. Но надо знать Бориса Николаевича, он потому и был лидером России в тот революционный момент, потому что у него была воля и напор. Как он мог не прочесть текст – подумаешь, на каком-то старославянском?!

И Ельцин начинает бороться с текстом. Пытается что-то произнести – хотя слова с тех пор тоже сильно видоизменились. Ельцина настолько увлекла расшифровка, процесс его поглотил, что он не обратил внимание на содержание документа. И конечно, прочел все это: теперь моя длань железная над вами простерлась, и забудьте про суверенитет и прочие глупости… Это был такой неплохой подарочек из центра.

В зале началось шушуканье, потом мы с Бурбулисом побежали к Ельцину прямо на трибуну, и пытались схватить этот документ, и заявить, что документ – фальшивка. Нас, конечно, никто слушать не стал. Начался свист.

Дело пошло очень и очень серьезно. Шушкевич, который был тогда председателем Верховного совета Белоруссии, объявил перерыв. Этот перерыв продолжался минут сорок, пока мы бегали, и всех своих знакомых белорусских депутатов угощали в буфете коньяком.

Все пошло наперекосяк. Мы планировали тихо и спокойно подписать договор, который был, по сути, проходной бумажкой. Но не это было главное. У нас с Бурбулисом в портфеле лежала заготовка – проект заявления, или даже, может быть, договора о том, что Белоруссия и Российская Федерация, как самые близкие республики, определили, что они выступают за сохранение единого государства в форме конфедерации (или не конфедерации – были варианты).

Это было очень сильное заявление. Белоруссия была бы первой республикой, с которой Россия выступила бы инициатором объединения. А дальше у нас был хитрый план. Он заключался в том, что Шушкевич как бы невзначай пригласил в Минск тогдашнего президента Украины Леонида Кравчука.

Кравчука, прямо скажем, заманивали в ловушку: он приезжает в Минск с визитом – а тут уже Ельцин, тут уже россияне. А россияне уже подписали декларацию о новом союзе, или федерации, или конфедерации. Украина оказывается перед фактом: две братские республики уже выступили за создание одного государства, а мы чего же…

И вот этот хитрый план поскользнулся на средневековой грамоте. Надо пояснить, что тогда в Белоруссии не было президента. Шушкевич был председателем Верховного совета – в Белоруссии была английская система демократии. Это означало, что Шушкевич целиком от Верховного совета зависел. Президента избирает народ, а председатель ВС – это всего лишь один из депутатов, которого выбрали равные ему депутаты. Поэтому в Белоруссии Верховный совет имел гораздо больше влияния, чем парламенты в России и на Украине.

Ситуация с грамотой сильно осложнила обстановку. Шушкевич ничего не мог сделать. Он держался мужественно, дело замяли, но подписать бумагу, которая лежала у нас в портфеле – о создании единого государства – уже не получалось. Это было исключено из-за настроения, которое возникло в зале. Вот тогда мы и поехали в Вискули, в Беловежскую пущу, как бы на отдых, потому что в Минске уже было делать нечего. Туда же привезли Леонида Кравчука, там Ельцин, Шушкевич и Кравчук подписали договор о создании СНГ. Но, повторюсь, российско-белорусская инициатива не сложилась.

Кто, кстати, подсунул Ельцину грамоту – верите или нет – я до сих пор не знаю. Он нам этого так и не сказал. Я исключаю, что Ельцин сам когда-нибудь сидел в архиве и копался в документах XVIII века. Тем более в то время, когда все были страшно заняты, сыпался Советский Союз.

Павел Лобков: Поскольку речь зашла о тайнах, как образовалось СНГ, задам такой вопрос. В 1991 году госсекретарь США Бейкер предпринял беспрецедентную поездку по практически всем республикам СССР с одной целью – обеспечить право преемственности России по ядерному оружию. Это американцев больше всего волновало. Кстати, буквально с полгода назад он давал интервью CBS, и сказал, что все-таки одна боеголовка пропала... Так вот, Белоруссия передавала России свои ядерные боезапасы легко, Казахстан – с бОльшими проблемами, Украина – с еще бОльшими. Насколько это был сложный процесс, как вы заставляли республики отказываться от ядерного оружия, и были ли у них амбиции сохранить ядерное оружие на своей территории?

– Существует миф, бредовая теория, что американцы были инициаторами развала СССР. На самом деле, американцы до последней минуты цеплялись за Советский Союз и делали все, чтобы он не распался. Советский Союз – как и сейчас Российская Федерация – обладал тысячами ракет, способными достигать территории США, и способными нести по нескольку ядерных зарядов каждая. А вы понимаете, что достаточно и одного ядерного заряда, чтобы, к примеру, от такого замечательного города, как Нью-Йорк, ничего не осталось.

Американцы, конечно, страшно боялись распада СССР. Ядерное оружие в Союзе было размещено на территориях всех республик, но это было тактическое ядерное оружие. Стратегическое ядерное оружие было размещено на территории четырех республик – РСФСР, Казахстана, Украины и Белоруссии. Там находились межконтинентальные баллистические ракеты с ядерными боеголовками, способными достигать территории США.

Американцы боялись этого арсенала в руках Советского Союза. Но еще больше они боялись бесхозности этого арсенала, боялись, что при распаде появятся четыре ядерные державы. Поэтому американцы были категорически против распада СССР.

6 декабря в Вискулях было подписано соглашение о создании СНГ – по сути, Советский Союз перестал с этого момента существовать. А Бейкер приехал в Москву 15-16 декабря, то есть десять дней спустя. И все равно он не хотел признавать факта распада СССР, настаивал на том, чтобы его встречал Горбачев – президент уже несуществующего Советского Союза. И первую свою встречу Бейкер демонстративно провел с Горбачевым, потому что Штаты до последнего мечтали, что что-то произойдет, и СССР сохранится.

Как проходили переговоры по передаче ядерного оружия России? Белоруссия сильно пострадала от Чернобыля. От этого у белорусов возникла аллергия ко всему атомному. Поэтому, когда они принимали Декларацию о независимости (такие декларации принимали все республики в течение 1990-1991 годов, еще до путча; это показывает, что на деле СССР разваливался достаточно постепенно), они в нее записали отказ от ядерного оружия – так же, как японцы и немцы. Уже тогда белорусы стали требовать у советских властей убрать ракеты с их территории – правда, на это никто не обращал внимания.

Словом, белорусы отказались от ядерного оружия по собственной воле, чего нельзя сказать про Украину и Казахстан. Еще внутри Советского Союза стали думать, как делить ядерные арсеналы, если Союз развалится – к этому, к сожалению, шло. Ведь ядерное оружие создавалось коллективно, всеми республиками.

С Казахстаном было несколько легче, потому что, конечно, в ядерное оружие был вложен труд казахов, они страдали и от выбросов при пусках на Байконуре (ракетное топливо ядовито). Поэтому казахи пытались подсчитать, прежде всего, экологический ущерб, и считали, что за передачу ядерных ракет им положена компенсация.

А с Украиной было совсем туго – по одной причине. У нас был вице-президент Руцкой – человек военный, бравый генерал. Он мыслил несколько прямолинейно, по-военному. И когда в августе 1991 года, сразу после путча, Руцкой поехал в Крым, там его окружили люди, которые требовали, чтобы Крым был российским. Эта партия в Крыму существует и сейчас, сторонников присоединения Крыма к России там не большинство, и в 1991 они не были в большинстве. Но это были очень шумные, энергичные люди. Они окружили Руцкого, и стали говорить, что Крым должен быть российским.

На деле, Крым – это спорный вопрос, с длинной бородой. Мы спорили с украинцами о Крыме все два года, пока заключали двусторонний договор. Было понятно, что этот вопрос решить нельзя иначе, как кровью. Но Руцкой на этой встрече в Крыму сделал интересный ход. Он сказал украинцам: когда будете пытаться удержать Крым при распаде СССР (причем, он это говорил так, будто Советского Союза уже не существовало), то не забудьте, что у нас есть ядерное оружие.

Когда я об этом услышал, у меня появились первые седые волосы – на полголовы. Нашим братьям, украинцам, угрожать ядерным оружием?! Я был в шоке от заявления Рукцого, но последствия оказались и вовсе колоссальными.

На Украине много умных людей. Второй президент Украины, Леонид Кучма, между прочим, был генеральным директором того самого завода, который делал тяжелые ракеты для ядерных боеголовок. Кучма знал вопрос ядерных арсеналов, как свои пять пальцев – он был профессионалом. Кроме того, на Украине были военные, которые тоже знали вопрос. Все же Украина – это не какая-то Верхняя Вольта. Украинцы сами делали ядерное оружие, и когда им стали угрожать ядерным оружием (а Руцкой был вице-президентом РФ), они сказали: чего?! Вы не забудьте, что у нас тоже есть ядерное оружие! И дальше разговор пошел в такой плоскости, что у меня поседела вторая половина головы.

Я не буду рассказывать о подробностях переговоров с Украиной. Это стоило мне полжизни, и это был самый главный вопрос тогда. Скажу только, что мы вывезли ядерное оружие с Украины на территорию РФ в течение двух лет. И договориться с Украиной удалось только с помощью американцев, поскольку украинцы стали требовать гарантий безопасности. Кроме того, Украина заломила за оружие серьезную компенсацию. Это были серьезные люди, которые хорошо знали, сколько все это стоит.

Павел Лобков: Когда лучше защищались национальные интересы – во времена СССР или сейчас? Путин соблюдал национальные интересы, когда отдал китайцам спорные острова?

– Это было сделано как раз в национальных интересах России. Потому что провести границу так, как это соответствует нормам международного права – целая наука. С соседями нужно иметь правильную границу, это нужно любому государству.

Павел Лобков: А с Грузией сейчас – правильная граница? В то время, когда вы били министром, тоже была грузино-абхазская война, и российский спецназ в ней участвовал, и чеченские боевики во главе с Шамилем Басаевым воевали против грузин. Вы имели тогда воздействие на этот процесс?

– Еще бы. Но я хотел бы закончить с национальными интересами. Что отвечает таким интересам? Урегулирование с Китаем вопросов по границе на международно-правовой основе – это, безусловно, в национальных интересах России. Честь Путину и хвала за то, что он это сделал: отношения с Китаем должны быть нормализованы. Это великая держава и наш колоссальный экономический партнер.

Считается, что Советский Союз проводил очень интересную внешнюю политику, но у нас по всему периметру остались неурегулированные территориальные проблемы. Это просто уму непостижимо. Мы унаследовали неурегулированные границы с Японией и Китаем (а самая длинная сухопутная граница в мире, при том, что КНР – это ядерная держава, население которой превышает наше минимум на миллиард человек). Конечно, Путин сделал правильно.

Другое дело – в национальных ли интересах конфронтация с Грузией? В национальных ли интересах, что мы всегда и везде, раз за разом, оказываемся на стороне режимов, которые в мире воспринимаются, мягко говоря, критически? Почему мы всегда на стороне бандитов? В одном случае это бандит православный (Сербия), в другом католик, сейчас вот Башар Асад – кто он, мусульманский коммунист?! Это мне кажется спорным – с точки зрения национальных интересов.

Точно так же – и регулярно – делал Советский Союз. И это наводит меня на мысль: не пытаемся ли мы сейчас играть роль мини-нео-СССР? Меня это беспокоит. Я не хочу, чтобы Россия была новым Советским Союзом – хотя бы из-за того, как кончил Советский Союз…

Из досье

Андрей Козырев о национальных интересах:

«Одна из проблем Советского Союза в том, что мы слишком как бы зациклились на национальных интересах. И теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях».

(Из статьи Е.М.Примакова в журнале «Международная жизнь», 1997 год)

«…Но я-то считаю, что нет никакого другого интереса человеческого, кроме того, чтобы жить хорошо. А хорошо живут на Западе. Посмотрите на страны с рыночной экономикой и демократической системой – это как раз те страны, в которых все могли бы жить… Вся русская аристократия, купечество, интеллигенция – они все жили в Западной Европе. Это не случайно. Все остальное – это демагогия для несчастных. Если у вас нет денег купить виллу на южном берегу Франции, то вам начинают сочинять сказку, что вам это не надо, вы живите вот здесь, в Азиопе».

(Из статьи Дмитрия Беловецкого в «Литературной газете», 2002 год)

Ричард Никсон после встречи с Андреем Козыревым:

«Когда я был вице-премьером, а затем президентом, хотел, чтобы все знали, что я «сукин сын» и во имя американских интересов буду драться изо всех сил… А этот, когда Советский Союз только что распался, когда новую Россию нужно защищать и укреплять, хочет всем показать, какой он замечательный и приятный человек».

(Из книги Е.М.Примакова «Годы в большой политике»)

Фото Александра Сенцова и Александра Чумичева /ИТАР-ТАСС/