Одним из самых громких в годы Великой Отечественной войны стало уголовное дело против военнослужащих 10-го учебного танкового полка, расквартированного в Горьком, в котором расцвела настоящая воровская малина
Началось все с того, что поздней
осенью – зимой 1941 года в милицию стали одно за другим поступать заявления об
угонах легковых автомашин, припаркованных в районе Московского вокзала. Место
там всегда было людное, а уж в войну особенно: шумный рынок, толпы спекулянтов
и постоянная суета. Поблизости, ревя гудками, уходили на фронт эшелоны. И вот
тут-то, возвращаясь к своему авто, люди с изумлением обнаруживали пустое место.
И никаких свидетелей! Милиционеры сразу же приняли меры: на вокзале были
усилены патрули, особое внимание уделялось подозрительным лицам,
прогуливавшимся около легковушек, на шоссе и дорогах начались массовые проверки
документов у водителей.
Надо сказать, что легковое авто в
предвоенные и военные годы все же было скорее роскошью, чем средством
передвижения. В 1932–1940 годах советская промышленность выпустила всего чуть
больше 90 тысяч таких машин. Наиболее распространенными моделями стали ГАЗ-А и
знаменитая «эмка». На последней разъезжали партийные работники и чиновники, а
также энкавэдэшники, разыскивавшие очередных «врагов народа». Более простые
газики использовались в таксопарках, часть находилась во владении у граждан.
Увидев же на улице шикарный лимузин типа ЗИС-101, прохожие понимали, что едет
высокое начальство.
Перед войной больше всего автомобилей имели Москва и Ленинград, в провинции же по-прежнему преобладали конные подводы. Впрочем, осенью 1941 года ситуация изменилась. В Горький эвакуировались многие заводы и учреждения из Москвы и других городов страны, а также обычные жители. Как результат – на улицах значительно увеличилось число автомашин, даже появились небольшие пробки.
Профессор Добротвор 21 ноября
писал в своем дневнике: «Посмотришь теперь на Горький, он совсем другой, чем
был раньше. Сильно выросло население. Как в Москве. Такое скопление людей.
Автомобилей тьма. Едешь по Окскому мосту – едут непрерывной вереницей». В
записи от 5 декабря говорится: «Горький стал как столица. Движение на улицах
выросло в сотни раз. Непрерывные потоки автомобилей, автобусов, мотоциклов».
Оперативные мероприятия
горьковских милиционеров в районе Московского вокзала поначалу не принесли
результатов. Впрочем, угон автомобиля даже в суровые военные годы отнюдь не был
редкостью, пропадали они не только в людных местах. Но конечный результат в
итоге удивил даже видавших виды оперативников. В январе 1942 года сотрудники НКВД
накрыли целую банду, засевшую в 10-м учебном танковом полку! Ее членов уличили
в самых разных преступлениях – от банального воровства до сутенерства!
Офицеры и солдаты 4-го батальона
указанного полка ни в каких боевых действиях не участвовали. Наоборот, пока
бойцы Красной армии бились с врагом на подступах к Москве, они, вместо того
чтобы обучать молодых бойцов азам вождения танков, создали целый криминальный
бизнес. Во главе «мафии» стоял комбат – старший лейтенант Шалахов. Пользуясь
отсутствием надлежащего учета обозного и вещевого имущества, его подчиненные:
сержант Кириченко, старшина Агеев, младший лейтенант Кириллов и др. – в
течение нескольких месяцев тоннами расхищали картошку, дрова и обмундирование,
распродавая все это через посредников нуждающимся горьковчанам. Причем
награбленное добро развозили по городу прямо на армейских грузовиках!
Понятно, что вырученные деньги надо было на что-то тратить. Походы в кино и театры «доблестных» вояк не прельщали, посему Шалахов организовал, как сейчас говорят, «под крышей» батальона притон в доме некоей гражданки Половинкиной. «На работу» в него были наняты девицы легкого поведения. Здесь-то указанные лица и отдыхали от службы, проматывая шальные деньги.
Надо сказать, что притоны, или
«бардаки», как их тогда называли, в военное время отнюдь не были экзотической
редкостью. Характерную запись сделал в своем дневнике профессор Добротвор 26
сентября 1941 года: «В столовой слышал возмутительный разговор двух военных
(командиров) относительно того, что существуют нелегальные бардаки. Девочки
16–17 лет. Плата за ночь с закуской – 100 руб. Эти командиры собираются
сегодня ночью идти в один из таких домов». Таким образом, в притонах
посетителям предоставлялся непритязательный, но широкий, по военным меркам,
комплекс услуг: проститутки, еда, выпивка и ночлег.
Типичное заведение подобного
класса было накрыто милицией в одном из больших частных домов в Свердловском
районе города Дзержинска 23 ноября 1941 года. В «бардаке» жили и трудились
восемь девиц легкого поведения в возрасте от 16 до 34 лет, а также две поварихи
и дезертир Хохлов, выполнявший роль своего рода «портье» и по
совместительству «вышибалы». В его обязанности входило встречать клиентов у
калитки и провожать в дом, а потом провожать пьяных обратно на улицу.
Двухэтажный дом имел множество
пристроек и всяческих помещений, в которых находились комнаты для интимных
утех, столовая, помещение для сна и небольшой цех для самогоноварения.
Владельцы притона даже разработали два вида тарификации. Клиент мог оплатить
любые услуги по отдельности, а мог взять комплект «все включено», по которому
получал все услуги, включая ночлег.
Но вернемся в 10-й учебный танковый полк. Вскоре, воодушевленный примером командира, старшина Кроха создал на квартире у своей знакомой «тети Зины» (ее фамилию следствие не установило) своего рода «филиал» притона, где регулярно организовывал массовые пьянки. Через некоторое время о деятельности Крохи, который к тому же еще и крал войсковое имущество, узнал командир роты лейтенант Кочетков.
Но вместо того,
чтобы отдать вора под трибунал, он вступил в сговор с преступником, освобождал
его от нарядов при условии, что тот раздобудет спиртное. А по вечерам Кочетков
стал также захаживать к «тете Зине».
Старший врач полка некто
Магазинер тоже не устоял перед соблазном срубить легких денег. Присваивая
дорогостоящие медицинские препараты, в частности сульфидин, он организовал
подпольный венерологический кабинет и за плату лечил больных гонореей.
Предприимчивый доктор с каждого клиента брал по 500–700 рублей за одно
посещение, и это притом, что среднемесячная зарплата в войну составляла 500–600
рублей! Учитывая аншлаги, царившие в притонах разврата, понятно, что проблем с
клиентурой у Магазинера не было. Как указано в справке по делу: «Получая другие
остродефицитные медикаменты, как стрептоцид и спирт, Магазинер их не
оприходовал, а, запутывая учет и отчетность, использовал в корыстных целях».
Вскоре, как это всегда бывает,
денег расхитителям стало не хватать, учитывая высокие цены на водку и тарифы
Магазинера. Тогда предприимчивый комбат Шалахов решил расширить воровской
«бизнес». Он-то и подучил сержанта Кириченко угонять легковые автомобили в
людных местах, мол, кто заподозрит военного. Так оно и вышло.
Похищенные машины перегонялись в часть, где их перекрашивали в армейские цвета и наносили военные знаки. После этого автомобили использовались в качестве… такси для перевозки частных граждан по городу! При этом милицейским патрулям на дорогах и в голову не приходило, что эти машины могут числиться в угоне!
Единственный вид общественного транспорта – трамвай – ходил не часто, посему частный извоз пользовался большим спросом, правда не у рабочих военных заводов, а у тех же барыг и спекулянтов, наживавшихся на трудностях.
Таким образом, Шалахов и
Кириченко не только получили дополнительный источник дохода, но и существенно
пополнили «автопарк» банды. А ведь транспорта действительно не хватало. Старший
сержант Н. Чабанов и шофер Б. Королев, не жалея сил, похитили и распродали пять
машин дров, принадлежащих батальону, а денег хватило всего-то на пару-тройку
веселых вечеров в притоне у Половинкиной.
Кладовщик продчасти полка Гилес и
его коллега по 4-му батальону Свириденко, установив тесную криминальную связь с
заведующим продовольственным складом полка Книжником, расхищали казенные
картофель, капусту и другие овощи, а для сокрытия следов преступления
уничтожали первичные документы.
Между тем к декабрю месяцу
автоугонщик Кириченко так устал от непосильной службы, что в начале декабря
решил уйти «в отпуск». Получив предварительное согласие командира, он вступил в
сожительство с полюбившейся ему проституткой Урусовой и дезертировал к ней
домой.
В марте 1942
года военный трибунал города Горького по законам военного времени приговорил
главарей банды к расстрелу, а остальных – к длительным срокам заключения от 10
до 15 лет.
В справке, подготовленной
председателем военного трибунала Шурыгиным 2 апреля того же года и подытожившей
это громкое дело, говорилось: «В марте месяце 1942 года городским военным
трибуналом г. Горького рассматривался ряд дел о воинских преступлениях,
совершенных военнослужащими 10 танкового полка. Характер дел и способы
совершения преступлений военнослужащими этого подразделения свидетельствует о
неблагополучном состоянии воинской дисциплины и фактах морального разложения
некоторых лиц из среднего и старшего командного и начальствующего состава».
Надо отметить, что дело 10-го
учебного танкового полка не было чем-то исключительным. Не случайно в разгар
суда над пойманными ворами – 3 марта 1942 года – Госкомитет Обороны принял
секретное постановление № 1379сс «Об охране военного имущества Красной
Армии в военное время». Согласно ему, за хищение оружия, продовольствия,
обмундирования, снаряжения, горючего и т. п., а также за его умышленную
порчу устанавливалась высшая мера наказания – расстрел с конфискацией всего
имущества преступника. За разбазаривание военного имущества полагалось давать
не менее пяти лет лишения свободы.
10-й учебный танковый полк не
остался единственным армейским рассадником криминала в Горьковской области.
Например, 9 ноября 1943 года в Арзамасском районе была ограблена квартира
гражданки П. И. Малышевой. Связав руки хозяйке и ее 15-летней дочери,
преступники забрали свыше 50 различных вещей и предметов, после чего скрылись.
Проведенное органами милиции расследование показало, что ограбление совершили
бойцы 94-го запасного стрелкового полка, которые под видом розыска дезертиров,
будучи вооруженными винтовкой, проникли в квартиру Малышевой. Однако, несмотря
на наличие улик, командир полка отказался выдать преступников милиционерам. В
итоге последним пришлось писать жалобу в обком партии.
Бойцы 20-го отдельного учебного автополка, дислоцировавшегося в
Горьком, систематически совершали кражи из квартир жителей города и хищения
дров у различных организаций. Действовали вояки дерзко, словно орудовали в
немецком тылу, а не в нашем городе. При попытках задержания грабители, не
раздумывая, открывали огонь из стрелкового оружия.
Опасные правонарушения совершали
и офицеры. Так, 6 августа 1944 года командир дивизиона воинской части
№ 43690 старший лейтенант Угобадзе в нетрезвом состоянии «голосовал» на
железнодорожном переезде в городе Дзержинске. Когда проезжавшая автомашина М-1
по его просьбе не остановилась, грузин выхватил свой ТТ и выпустил вслед ей всю
обойму. Перезарядив оружие, горец на ходу запрыгнул в кузов санитарной
полуторки госпиталя № 2856 и открыл оттуда огонь по ее кабине. К счастью,
шофер вовремя заметил «разбойника» и буквально на ходу выскочил из машины.
Вскоре Угобадзе арестовали по горячим следам. Свою выходку офицер объяснил тем,
что просто спешил на спектакль в Дом культуры химического завода № 8 О.
Нелегко жилось в годы войны и
раненым. Санитарные поезда эвакуировали их за сотни, а иногда и тысячи
километров от линии фронта, в тыловые города, где они распределялись по госпиталям.
Последние, как правило, размещались в зданиях бывших школ и техникумов, а также
в местных больницах. Предвоенные мобилизационные планы не предусматривали, что
санитарные потери Красной армии окажутся такими огромными, поэтому мест для
раненых хронически не хватало. Санитарные эшелоны, прибыв в пункт назначения,
иногда по 15–20 часов ждали разгрузки.
Досуг в госпиталях тоже был
непритязателен, так что бойцы развлекались как могли. Начальник Дзержинского
горотдела НКВД Владимирский так описывал однажды увиденное им на улице города:
«Раненые бойцы ходят в белье и халате по городу в одиночку и группами.
8 июня два бойца выпили изрядно. Им, вероятно, излишними стали халаты,
которые они сняли и решили продолжать свой путь с песнями лучше в одном белье.
Несмотря на замечания некоторых товарищей о том, что некрасиво и не достойно
бойцу Красной Армии так себя вести в городе. В ответ послышалась брань и
ругань».
Работа по розыску дезертиров и
призыву новобранцев лежала на плечах районных военкоматов. Однако у их
сотрудников не всегда хватало на это времени. Так, военком Ардатовского района
Горьковской области старший лейтенант Силов межевал призывную работу с запойным
пьянством. 12 марта 1943 года он совместно с заведующим райздравотделом
Лимоновым в нетрезвом состоянии возвращался из поездки в район. Распевая песни,
они так бы и доехали до райцентра, если бы в какой-то момент Силову не
захотелось прокатиться с ветерком. В конце концов он разогнал лошадь до того,
что четырехколесный тарантас отцепился и, наскочив на придорожный пень,
опрокинулся.
Когда к месту крушения подоспели
местные колхозники, грязный, но целый военком обругал их площадной бранью.
Далее предоставим слово документам: «С 16.7 по 19.7 проводя переучет
военнообязанных в Линадеевском сельсовете, Силов в течение двух дней
пьянствовал . По примеру военкома работники райвоенкомата также занимаются
пьянством и устраивают дебоши».
Так, в октябре 1942 года
сотрудник райвоенкомата Попов в пьяном виде явился на вечер учителей
Стексовской средней школы, отмечавших очередную годовщину Октябрьской
революции. Он начал приставать к женщинам, устроил погром и, по-ковбойски
выхватив револьвер, разогнал участников вечера. Затем в апреле 1943 года
«подвиг» Попова на Пасху повторили сотрудники того же военкомата Иванов и
Петрунь. Выпив, вероятно, за воскресение Христа, они явились в столовую
партактива, подняли там дебош и устроили стрельбу. О выходках работников
Ардатовского военкомата стало известно УНКВД Горьковской области и обкому
партии.
Открытый источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий