ИСТОРИК РАЗВЕДКИ ЛЕВ СОЦКОВ: "Сталин знал точную дату начала войны, но боялся обвинений в ее развязывании"

 Служба внешней разведки рассекретила документы, поступавшие в Кремль с 1938 года по 22 июня 1941-го. Разведданные позволяют сделать однозначный вывод  — руководство страны знало о гитлеровском вторжении заранее. Почему не были приняты упреждающие меры? Об этом в  интервью «Известиям» рассуждает историк разведки Лев Соцков.

-Где вы были 22  июня 41-го?

-Я хорошо помню этот день: мы с моими друзьями-подростками в Ульяновске гоняли в футбол, когда по громкоговорителю сообщили о гитлеровском наступлении.

-Вы стали составителем сборника «Агрессия». Почему взялись за это трудное дело?

-Да, собрать все материалы было сложно. Документы не были обобщены, хранились в оперативных делах агентуры. Оригиналы уничтожались – чтобы не допустить расшифровки. Остались только переводы на русском. Война – это особые годы в истории нашего народа, величайшая трагедия. Не скрою, что немаловажным было и то соображение, что сейчас мы довольно часто сталкиваемся с такими толкованиями, которые можно назвать откровенной фальсификацией.

-Как выбирались временные рамки?

-Решили, что вся военно-политическая составляющая, которая определила конфигурацию будущей войны, — это период с 1938 года по 22 июня 1941-го.  38-й начался по сценарию Мюнхенского соглашения. Заканчивается сборник информацией, которая поступала вплоть до 22 июня 41-го. Есть еще несколько английских документов, которые слегка выходят за эти рамки.

-Какие документы представлены в сборнике?

-Они в первую очередь вскрывают закулису европейской политики. Во-вторых, показывают, в какой мере политическое руководство нашей страны было информировано о планах фашистской Германии. В-третьих, показывает, выполняла ли разведка свою функцию по добыванию сведений. Сведения из резидентур публикуются полностью.

-До сих пор идут спекуляции относительно того, что разведка докладывала дезинформацию о дате нападения.

-Сейчас известно, что Гитлер несколько раз переносил срок наступления – начиная с конца мая 41-го. По каналам разведки действительно шла информация от "подставы" германских спецслужб. С этим источником работал резидент в Берлине Кобулов. После разгрома, который был учинен в 1937—1938 годы, оказалось, что в самый критический момент во главе точки в Берлине оказался брат заместителя Берии. Он пришел с рядовой бухгалтерской работы. Ничего не понимал в разведке. Ему-то и был подставлен немец, который пытался давать дезинформацию. Сообщения этого источника тоже есть в сборнике. Это были умозрительные, общего плана рассуждения, которые резко отличались от остальной информации.

А вот те корректные сведения, которые приходили от надежных источников в аппарате Геринга и Гиммлера (от агентов "Старшины" и "Корсиканца"), были полезными и достоверными. Наши люди сработали надежно. 17 июня начальник внешней разведки Фитин лично докладывал вопрос о предстоящем нападении Сталину. На прием он прибыл вместе с наркомом Меркуловым. Вы понимаете: когда начальник разведки докладывает информацию лично и ручается за ее достоверность, он отвечает за свои слова головой. Он, в частности, сообщил, что, по данным от нашего агента в штабе ВВС Германии, все приготовления к вторжению закончены и вермахт находится в режиме ожидания. Это может случиться завтра или через пару дней.

-Но ведь была и абсолютно точная информация?

-Да, наш источник из аппарата Гиммлера – "Брайтенбах" – назвал точную дату, 22 июня. Есть и такая весьма впечатляющая телеграмма из Рима (публикуется тоже впервые). Получена она была 19, а расшифрована и доложена 20 июня. Ее содержание: посол Италии в Берлине проинформировал Муссолини, что его пригласили к руководству вермахта и сообщили, что вторжение на советскую территорию произойдет в период с 20 по 25 июня.

-Когда стали поступать конкретные сведения о нападении?

-Информация по нарастающей шла с января 41-го. Сначала докладывалось о аэрофотосъемке наших военных и промышленных объектов, которую немцы производили с территории Польши, Финляндии, Норвегии. Использовалась техника высокого разрешения. Наш источник в главном штабе люфтваффе докладывал, что снимки великолепные и они преобразуются в материал для определения целей бомбардировок.

Главными объектами были железнодорожные узлы. Если посчитать, то было получено около 30 весьма серьезных донесений. И все они в каком-то виде были доложены наверх.  «Старшина», который прекрасно разбирался в применении бомбардировочной авиации, даже давал рекомендации, какие ответные меры следует предпринять. Например, какие германские объекты в первую очередь следует подвергнуть бомбардировке. Но когда писали бумаги в Кремль, то эти рекомендации ушли.

-Откуда еще поступали заслуживающие внимания сведения?

-Из НКГБ Украины и Белоруссии. Потому что основной удар немцы готовили по будущему Западному фронту. На самом деле это был серьезный просчет нашего военно-политического руководства. Ожидали, что главный удар будет направлен на Украину – там руда, уголь, нефть, хлеб. Но Гитлер решил иначе: основной удар группой армий «Центр» был нанесен по Белоруссии. Поэтому группировка развертывалась на территории генерал-губернаторства (бывшая Польша). Агентура в ближнем приграничье действовала. Докладывали: идет непрерывное пополнение частей живой силой, поступают средства для форсирования водных преград, оборудуются полевые аэродромы, создаются склады боеприпасов и горючего. Со второй половины июня боеприпасы стали просто  выгружать на грунт.

-Почему же тогда родился тезис о внезапном нападении?

-Он был выдвинут руководством исключительно для того, чтобы объяснить те катастрофические неудачи, которые постигли нас на первом этапе войны. Вся информация докладывалась Сталину. Но он далеко не всеми сведениями делился с высокопоставленными военными. Есть такой факт. Нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Жуков вечером 21 июня убедили его направить ориентировку в войска о приведении их в боевую готовность.

Считается, что, пока ее расшифровали, довели до низшего звена, время ушло. Первая фраза этого документа – «в ночь с 21 на 22 июня может произойти внезапное нападение». Значит, уже не внезапное, если об этом сообщается. И все же я полагаю, что внешняя и военная разведки свою миссию выполнили. Другой вопрос: что касается реальной конфигурации операции, плана сосредоточения сил, направления главного удара — то здесь были недоработки.

-Почему Сталин так поступал?

-Можем только гадать о мотивах поступков или бездействия Сталина. Он ведь никаких мемуаров не оставил. Но из воспоминаний тех, кто общался с вождем, можно сделать некоторые выводы. Он больше всего боялся обвинений в «первом шаге», в развязывании войны. Представьте себе, если были бы осуществлены какие-то упреждающие меры. Тогда мы стали бы агрессором. А предложения такие были. Но они были отклонены.

Историк: http://izvestia.ru