Было это лет десять
назад. Как там поет Юрий Шевчук? «Еду я на родину. Пусть кричат: «Уродина!», но
она – моя. Хоть и не красавица, но она мне нравится… Эй, начальник!..»
Каждый раз, садясь в
автобус, электричку энергодарскую, «Метеор» или добираясь "на
перекладных", я вспоминаю эту песню. Дорога домой – всегда под горку
катится. И не потому, что Днепр в ту сторону течет.
Ранним утром я поехал
на автовокзал, сел в автобус Запорожье-Верхний Рогачик и отправился домой - в
Великую Знаменку.
Но почему так непросто бывает вырваться из объятий этого
города? Дела, работа?
Отговорки все это. Вот
еду же! А все дела недоделанные остались на рабочем столе. В понедельник
вернусь – и доделаю. Проезжаем утренний сумрачный город. Пост ГАИ на выезде.
Дальше спуски-подъемы до самой Васильевки, райцентра, что в 40 километрах от
Запорожья.
В Васильевке остановка
пять минут и горячие, большие, как лапоть, пирожки с картошкой. Можно еще
заказать кофе из термоса. В Днепрорудном, это еще 30 километров, - снова «пять
минут!», как говорит водитель, и киоск, где раньше, сто лет назад, можно было
накупить газет, а сейчас – только мороженое.
На сиденьях за моей
спиной двое студентов – едут домой в Каменку-Днепровскую на выходные.
Договариваются: то ли сразу пойдут по друзьям, то ли отоспятся сначала.
Переключаются на тему охоты. Один из студентов рассказывает, что на охоту «с
папиком» с семи лет он ходит. Вспоминает давнюю историю, как отстал от компании
взрослых охотников и добыл из норы лису – собака помогла ее оттуда выкурить.
«Папик» вернулся, снял с лисы шкуру и затолкал ее в сумку.
Когда компанию догнали,
охотники уже сидели на привале. Стали шутить: «Не заблудился ли мальчик?» А
«папик» им небрежно так: «Да он с лисой разбирался!» - «А где же она?» - «Да
вот же, в сумке!» - и вытряхнул на снег огромную рыжую шкуру. Охотники онемели.
…Каменка-Днепровская.
Снова стоянка "пять минут". Последний день осени, я ехал 30 ноября,
короток, через пару часов начнет смеркаться. Решил у начальника автостанции
командировку отметить. Что ему стоит две печати шлепнуть! – прибыл-убыл. «Эй,
начальник!» Он оказался на месте. Но я сначала не к нему, а в окошко кассы –
зачем начальника зря беспокоить?!
- Командировку нельзя
ли у вас отметить? – минуты две (из объявленных водителем пяти минут стоянки)
кассирша в эту командировку пристально смотрела. Потом гукнула: «Иван
Йосипович! Тут вот…»
Иван Йосипович, пожилой
предпенсионный мужчина, сидел за перегородкой на стуле и в картузе:
- Какую такую
командировку? Не уполномочен!
- Да я… Тут вот, -
повторяю слова кассирши. – Корреспондент я, еду по району, а автобус пять минут
стоит.
- Вы куда едете?
- В Знаменку. В
Великую.
- Цель приезда? –
строго вопрошал Иван Йосипович.
- Корреспондент я. О
вашем районе писать буду…
- Писать вы будете
потом. Но вначале с командировкой – в сельсовет. Я свою печать, где попало,
ставить не буду. Не уполномочен!
Поговорили. Эх, начальник!
Автобус уже отправляется. А Знаменка потому и зовется Великой, что тянется она
вдоль Каховского моря-водохранилища километров на 15. До сельсовета мне от дома
пилить километров пять – по грязи, пешком и в сумерках. А сегодня же - пятница.
Порядочные сельские жители в это время баньку начинают растапливать, а не сидят
в сельсовете с печатью и ждут, кто там к ним надумает приехать. Чтобы отметить
командировку.
Водитель автобуса,
отмечавший у диспетчера путевку, весь наш бессмысленный разговор с начальником
автостанции слышал.
- Да ты бы на почту в
райцентре сбегал, не тратил время. Тут же недалеко, - сказал он мне с легким
сочувствием и добавил: - А Йосипович же, кажется, ваш, знаменский. Мог бы и
посодействовать земляку.
Ну да ладно. Что-нибудь
придумаю с этой командировкой - стоит ли из-за нее так переживать? Главное - я
уже почти что дома!
… Дома разговоры всегда
начинаются одинаково:
- Ты автобусом? Из
Запорожья? А в Энергодар (это по пути – Д.Ш.) к сестрам не заезжал? -
спрашивает мама.
- Мам, автобус прямой,
в Энергодар не заезжает.
В это время на плите,
которая у нас топится углем, или на электропечке, если в доме еще не затопили
на ночь, разогревается обед. Борщ уже на столе, и хлеб нарезан. Мешаю борщ в
тарелке ложкой и не ем.
- Что, горячий? –
спрашивает мама.
- Мам, а перец есть?
Вот уже и перец на
столе – в кладовке его висит целая низка стручков.
- Мам, а виноград в
этом году на зиму кто закрывал? - я все еще помешиваю в тарелке борщ, но не ем.
- Саша с Сережей
приезжали, Владик, - отвечает мама. Это она говорит про зятя, мужа внучки и
правнука. В этом году винограда практически не было – осыпался, едва только
завязавшись. У нас теперь как только неурожай чего-то – грешат на атомную
станцию. По прямой – 20 километров. Запорожская АЭС.
Дома вырос и созрел
только кудрик – мелкий черный виноград. У нас его давят на вино для закраски –
чтобы было оно рубинового цвета.
- Мам, а кудрик на вино
подавили?
- Та оно ж еще не
уигралось! Ну, что - налить, попробуешь? - что и требовалось подсказать!
Вино еще сладкое,
слегка терпкое и с газом. Как шампанское. Борщ – вкусный! Даже не то слово. И
жареная картошка с салом - объедение!
- Ты в прошлый раз
приезжал – Семена, соседа, еще застал? Похоронили его», - мама вспоминает и
знакомых, и не знакомых мне людей, рассказывая, кто из них за время с прошлого
моего приезда умер.
Потом – ее воспоминания
о жизни. Как еще до войны, девчонкой, работала она кухаркой в тракторной
бригаде и к семи утра должна была сварить для трактористов целый двухведерный
казан галушек, а они просили добавки и все нахваливали кухарку. Как в 41-м
пришли немцы, и она пряталась, чтобы ее, 16-летнюю девчонку, не угнали в
Германию. Но потом ее все-таки угнали. И накануне моя бабушка, ее мама, плакала
и наспех пекла пирожки в дорогу. А мамина золовка, тетя Галя, перед отправкой в
Германию принесла полотняный мешок с табаком:
- Наташа! Табак будешь
менять на продукты, – как ей потом этот табак пригодился!
Мама по пути в Германию
доехала только до Польши, а оттуда ее вернули – санитар, из военнопленных,
научил, что надо к ногам прикладывать щелочь, чтобы на них образовались раны.
Мама так и сделала. Ее списали. А из Польши они, несколько хлопцев и девчат,
возвращались в Украину пешком. Была осень, заморозки – и ночевать приходилось в
стогах сена. Поляки их переночевать к себе в дом не пускали. И хлеба, который
они у них просили, не давали. Увы! Но так было.
Рассказы эти я слушаю
каждый раз, когда приезжаю домой. Надо бы их записывать, потому что подробности
в памяти не остаются. Раньше об этом же мне отец рассказывал. Его в 16 лет
немцы угнали в Германию. Вернулся в 45-м – но не домой, а на восстановление
Сталинграда. Домой попал аж в 47-м году.
Из рассказов отца о
фашистской неволе: немцы были разные – один любил незаметно подкрасться и
огреть по спине палкой, другой мог краюху хлеба дать. Еще рассказывал отец, как
они, молодые остарбайтеры, собирали возле немецкой кухни картофельные очистки и
варили их на костре в консервной банке – картошка «в немецких мундирах»
получалась.
В свое время я
подробные рассказы отца слушал – думал, что так запомню. Но в 1994 году он
умер, не дожив полгода до семидесяти лет. И рассказы только в моей ненадежной
памяти остались. Через несколько месяцев после смерти отца нам прислали
«компенсацию» из Германии - 600 немецких марок, которые мама поделила на четыре
равные части – себе, мне и двум моим сестрам.
А потом, в тех же 90-х,
моя мама радовалась, что уже третий месяц подряд ей приносят "повышенную
пенсию." Было 56 гривен, потом стало 72.
- Это большое дело, -
говорила она. – Ну как же! Теперь за свою пенсию я могу целый мешок муки
купить… - эх!.., если не сказать больше. В адрес моей Родины. Уродины. Но она -
моя...
…Командировку я на
следующий день отметил. Пошел на почту, и там заведующая, не знакомая мне
девушка Валя Баклажова, поставила на моей «бомаге» два почтовых штемпеля.
- Такая молодая, а уже
заведующая! – сказал я, поблагодарив девушку.
- Кто на что учился! –
ответила Валя.
С почты я отправился на
берег Каховского моря и полдня бродил по местам своего детства, фотографируя
знаменитую Мамай-гору с ее такими же знаменитыми скифскими курганами. Ну, а еще
снимал разные сельские пейзажи.
На обратном пути в
холодном автобусе Великая Лепетиха-Запорожье в голове у меня крутилась другая
песня – не Шевчука, а украинская: „Приїжджайте частіше додому...”
Дмитрий
ШИЛИН
Фото
автора
Комментариев нет:
Отправить комментарий