Алексей Мочанов: «У нас есть враги пострашнее Путина».

Известный украинский автогонщик, волонтер поневоле и бард по призванию Алексей Мочанов в интервью корреспонденту “Апострофа” Яне Седовой рассказал о том, кого в Украине следует считать врагом пострашнее Путина, почему он сам не идет на фронт, как заказать пиццу

из ДНР в терминал донецкого аэропорта и о многом другом. Вашему вниманию первая часть интервью.

В начале нашей беседы Алексей Мочанов показывает фото, опубликованное на днях в Facebook руководителем пресс-службы Администрации президента Украины Святославом Цеголко, на котором выстроились главы районных госадминистраций с прикрепленными на груди красными маками. Этот символ памяти жертв всех военных и гражданских вооруженных конфликтов в Украине был впервые использован в 2014 году в ходе мероприятий, посвященный годовщине завершения Второй мировой войны. 

Мочанов с сарказмом комментирует фото: “Наконец-то! Им говорят: “А вы можете не красть бюджет?” — “Не можем”. “А можете не назначать своих кумовьев на разные должности?” — “Не можем”. “А можете начать работать для людей?” — “Не можем”. “Ну хоть красные маки можете надеть?” — “Маки, думаем, да”. Ну, теперь быть добру”,— подытоживает он.

Алексей Мочанов не жалеет крепкого словца для описания того, что происходит в стране и на фронте. Он наблюдает за двумя реальностями, которые уже больше года сосуществуют в Украине — мирной жизнью тут и войной там, и считает, что если кто-то может умереть за свою страну, значит, должны найтись и люди, которым по силам потребовать у чиновников ответа за их многомесячные труды во благо народа.

— Как часто вы сейчас бываете в зоне АТО и как относитесь к тому, что происходит на передовой?

— 2 мая будет ровно 11 месяцев, как мы начали ездить (на восток.— “Апостроф”). Помогать ребятам начали раньше — в апреле, мае мы отправляли карточки пополнения счета и так далее. Но поскольку принимали участие в выборах 25 мая, то считали, что поездка туда будет восприниматься как предвыборный пиар, поэтому дистанционно помогали. 2 июня я впервые попал в Изюм.

— И как вам, кстати, дороги в Изюме?

— Плохих дорог в Украине и без войны хватает. Например, между Чугуевым, Купянском и Сватово — там вообще кошмар. Разговаривали как-то с (Геннадием) Корбаном о днепропетровской команде, которая много чего сделала, не пустила сепаратизм на днепропетровскую землю и прочее, но когда ты выезжаешь из Песков, едешь через Карловку в Селидово и Красноармейск по Донецкой области, ты едешь по автобану, а потом начинаются 70 километров ужаса между Донецком и Днепром по Днепропетровской области. Мне кажется, что задача людей, которые находятся в исполнительной власти,— не политические митинги и лозунги, а просто приведение в порядок дорог, канализации, воды, света.

За 11 месяцев я наездил больше 80 тыс. км. Бывало, что приходилось ездить туда три раза в неделю, иногда два, но обычно — раз в неделю. У нас короткие выезды. Утром выехали, с одной ночевкой, я предпочитаю с этим ребят не напрягать, поэтому мы можем остановиться в Харькове у друзей, в Изюме. Первый раз я переночевал у военных 2 августа в День десантника в Краматорске — ребята попросили остаться на праздник. Моя основная функция связана с возможностью пообщаться.

— Вы в первую очередь едете туда ради общения и поддержать ребят или есть еще какие-то задачи?

— В первый раз я взял с собой гитару, чтобы не ехать с пустыми руками, воду, шоколадки, сигареты, батарейки, туалетную бумагу. Но меня ждут не потому, что я привезу что-то. Мы тогда, в первый раз, выяснили какие-то потребности, а нужно было все и много. Страна выдала в лучшем случае верх, низ, камуфляж, обувь, автомат и два рожка.

Очков мы потом навезли больше 500 штук — тактических, Polaroid для рыбалки, они тоже желтые. Такой был запрос. Потом просили все больше, и нам пришлось пересесть с простенькой машинки на Mercedes Vito, который мне дал товарищ. Автомобиль у меня уже год. Объемов хватает.

Люди, которые находятся на фронте,— это такой, знаете, эффект экипажа подводной лодки, который лежит на дне, потому что ты просыпаешься, у тебя каждое утро одни и те же рожи справа и слева. Мы ездим на дальние точки, несколько раз были на Карачуне в июне, дальше — Дебальцево, Углегорск, Попасная, Пески. В октябре я был в терминале донецкого аэропорта. Это ощущение, когда на подлодку какой-то Ихтиандр из шлюза забрался. И тогда разговор начинается о чем-то другом. Это позволяет выйти из закрытой системы, о чем-то поболтать, хотя это очень напрягает — там не хочется говорить о том, что тут происходит…

— А спрашивают?

— Конечно. Телевизора там либо нет, либо смотрят российские каналы и “Малороссия ТВ” (имеются в виду сепаратистские каналы, запущенные в Донецке и Луганске.— “Апостроф”). Мы очень любили в Песках смотреть эти “Дневники ополченца” о том, как они поймали негра, который был таким черным, что ночью разделся и убежал в лес, и его не нашли, как они бегали за БТРом, вырубили деревья и загнали его куда-то. При этом, чтоб вы понимали, у БТРа запас хода — 300 км. Видно, они столько по лесу набегали (усмехается).

Когда приехали в терминал, посмотрели телевизор, списали все их телефоны —  набор “ополченцев”, реклама пиццы и прочее. Потом отключили определение номера, звоним: “Здрасьте, мы хотим в ополчение”. Спросили у нас возраст. Говорим: “40 лет”. “А сколько вас? — “40 человек”. “О, классно, вы будете командиром подразделения. А опыт военный есть?” — “Ну да, мы тут с июня вашим раздаем п****, решили вам позвонить, может, у вас лучше платят?”. “Идите на ***!”.

— Пиццу не заказывали в терминал?

— Богема (позывной Андрея Шараскина из Добровольческого украинского корпуса.— ред.) звонил, минут десять он ей там заказывал двойную порцию рукколы, салями, сыр… Так, что дорого выходило. Он ей: “Да денег нормально, патронами рассчитаемся”. А те смеются, уточняют: “А куда доставить?” — “Пацаны, а как в новый терминал доставить? Какой тут адрес? Ну, нам в новый терминал донецкого аэропорта”. — “Шоб вы *****!” Милицию вызывали (днровскую): “Срочно приезжайте! Тут какие-то вооруженные люди, по-моему, готовится преступление”... Развлекались, как могли, потому что там без чувства юмора, пусть немного специфического, можно сдохнуть.

 Мочанов рассказывает, как выводили из Углегорска Александра Фацевича и его ребят (из роты особого назначения “Свитязь”), которые обеспечивали передвижение через блокпост в Углегорске. Когда в январе начались обстрелы, Фацевич позвонил Мочанову. “Фацик мне звонит, спокойный такой, говорит: “Батарейки мало осталось. Семье звонить — вроде как прощаться, по нам сейчас работает два танка прямой наводкой, я решил тебя набрать, может, удастся навести арту, чтобы нам чуть-чуть подчистить, может, вырвемся. Потому что нам кажется, что мы в ж***.

Я ему говорю: “Это нам должно казаться, что вы в ж***, а вам там должно казаться, что это свет в конце туннеля”. Поржали, вытащили их через Красный Пахарь,— вспоминает Мочанов.— Ребята из роты “Свитязь” сами себя называют “угри”, ну, разведчики. Когда выходили через Пахарь, уже было понятно, что вышли, идут, смеются: “Командир, мы ж угри? — Да.— Но мы один раз с тобой из такой ж*** вышли из Иловайска, сейчас из такой же — из Углегорска, может, мы уже не угри, а боевые глисты?”. Без позитива там тяжело”.

 Мочанов скептически относится к мантре, которую твердят украинские СМИ — “Вернитесь живыми”. Он называет такую позицию “психологией Пьеро” и говорит, что на фронте бойцы этим возмущены. Для них это значит, что им могут плюнуть в лицо, унизить, растоптать морально, а они, выходит, должны думать только о своем выживании, что для воина неприемлемо. Женщины в Украине не верят в мужчин, считают многие бойцы; на передовой они часто вспоминают ритуал, который был принят в Спарте — провожать воина словами “Со щитом или на щите”.

Мочанов показывает один из своих медальонов, висящих на цепочке на шее, выполненный в форме щита, на котором написана латинская буква L (обозначает область Лаконию на Пелопоннесе, Греция). Этот медальон ему подарил полицейский в Спарте. Такой щит, гоплон, весил от 8 до 9 кг, был очень неудобен при беге, так что если воин бежал с поля боя, то щит бросал первым. Но тех, кто возвращался с войны без щита, сбрасывали со скалы, потому что это означало, что воин проявил трусость, рассказывает Мочанов.

“Варианты “только что был, где-то потерял” — не работали, ты должен был его приволочь, либо щит использовался как носилки, когда воина приносили раненого. То есть, когда спартанские женщины говорили “Вернись со щитом или на щите”, это означало — возвращайся с победой, чтобы за тебя не было стыдно”,— говорит он и считает, что заклинания “Вернитесь живыми”, принятые в обществе — это нагнетание и лицемерие.

— Сейчас программу “Храбрые сердца” перевели с канала “1+1 на “2+2”, сочли домохозяйки, что им больше хочется смотреть развлекательное шоу “Голос Країни”. Так вот, была очень хорошая программа про Мариуполь, в которой участвовали те, кто помогал организовать оборону города, но рейтинг программы был 1,5%, потому что на параллельном канале был футбол “Фиорентина” — “Динамо” (Киев). Никому тот Мариуполь не нужен был. У нас в стране реальная проблема — непонятно, что идет война.

— Да, когда возвращаешься оттуда, то первое время не понимаешь, как могут сосуществовать в одной стране эти две реальности — тут люди гуляют по улицам, сидят в ресторанах, а там — постоянно идут боевые действия. Но, может, тут народ просто устал от войны, от того, что нужно постоянно помогать, поэтому не хотят смотреть программы об обороне Мариуполя?

— Тогда собирайтесь, идите под Кабмин. Пока люди рискуют своей жизнью там, тут делайте что-то.

— А что они должны сделать, те, кто пойдет под Кабмин?

— Гражданское общество должно, как минимум, выяснить, куда делись деньги с номера 565 (акция, организованная для материально-технической и медицинской помощи ВСУ), куда это все до копейки разошлось. Яценюк заявляет, что они тратят 6 млн грн на войну в день.

Пусть объяснят мне, вот прошло 365 дней, где эта сумма? Сейчас уже идет пятая волна мобилизации, а все вопросы, которые мы прошли за все предыдущие — те же самые: надо одеть солдата с ног до головы (одежда, очки, наколенники, карематы, магазины к автоматам), сейчас с зимней формы одежды надо перейти на летнюю.

Надо задавать вопросы негодяям, которые не выполняют своих предвыборных обещаний. Вон, бегал один с вилами и рассказывал, что он вернет Украине Крым. Так расскажи, что ты делал, чтобы вернуть Крым? Взял вилы, купил еще пять пар вил, ходил в Крым, тебя там послали… Где все это?

Когда людям рассказывают про 1 тыс. грн в день в АТО, про миллион страховки — где все это? Самый нейтральный посыл у Яценюка, Авакова, Пашинского — что это “краща команда для скрутних часів”, а вышло, что это та команда, которая любые “часи” может сделать “скрутними”.

Все, кто идет во власть, у них быт не меняется, они живут в тех же огромных домах, никто из них ничего не продал, не отдал часть и не переехал в квартиру попроще. В отличие от того же (Александра) Захарченко (глава так называемой ДНР.— “Апостроф”), который, и с точки зрения безопасности в том числе, живет на пятом этаже 16-этажного дома. Это еще и пример людям — что он не построил или не заехал в хоромы Ахметова. На чем ездили — на том и ездят. А у нас продолжают отправлять своих детей учиться или рулить бизнесом.

Тем не менее, Мочанов отмечает — он против того, чтобы детей высокопоставленных чиновников отправлять на передовую, так как из-за утечки информации может пострадать не только этот отпрыск, но и подразделение, в котором он находится. Своего сына Юрия по той же причине он не отправляет на передовую — чтобы тот не оказался в списке потенциальных пленных. Зато берет его с собой в зону АТО к бойцам, потому что из него вышел хороший водитель. Свои поездки волонтерством не называет и к самому понятию “волонтер” относится довольно скептично, считая, что это, скорее, те, кто во время Евро-2012 бесплатно помогали на чемпионате. А собирающие со всей страны и доставляющие в зону АТО самое необходимое ничего особенного не делают.

— Я до сих пор не понимаю, за что мне дали Орден Богдана Хмельницкого ІІІ степени. Это высокая государственная награда, но я ничего не сделал особенного, чтобы она у меня появилась. При этом у ребят, у которых нет руки или ноги, которые были под обстрелом, у них нет ничего. В стране большая проблема с тем, чтобы наградить достойных людей: 47 человек сейчас представлено к награде — за заслуги, ордена мужества и так далее. Но то ли железяк не хватает, то ли другие причины, но им ничего не дают.

А мы — перевозчики. Волонтеры — это Шаман, Кроха, Хоттабыч, когда они находятся там, медицинские бригады — это да. Без них не смогли бы наладить эвакуацию из того же донецкого аэропорта в январе, а до этого были и Харцызск, и Торез, и Шахтерск. А мы-то чего, на Мерседесе с кондиционером и музыкой… Когда я проехал 82 тыс. км, то из них по фронту — порядка 7-8 тыс. Остальные — это Киев, Полтава, Харьков, Изюм, Славянск, обычная гражданская дорога. Мне было бы намного легче уйти туда и находиться там.

— Уйти туда добровольцем?

— А я не знаю. Можно призваться. Мы тут говорили с Богемой и Димой Ярошем о том, что такое статус добровольца. Так вот, это военнослужащий на общественных началах (смеется). Пока у нас Закона о добровольцах нет, то бегать в составе организованного незаконного вооруженного формирования было бы неправильно. А в армию идти страшно — не потому, что убьют. Погибнуть можно где угодно — вышел на улицу, ДТП, влетел куда-то, как вон Кузьма (Скрябин).

Не хочется попасть к командиру-дураку, самодуру, истеричке или мямле. Потому что, несмотря на анонсированные изменения в Генштабе и Минобороны, это очень большая проблема. Я с большим уважением, по-человечески отношусь к Степану Тимофеевичу Полтораку. Знаю его еще до того, как он стал министром обороны, но у меня ощущение, что обещание брать офицеров из действующих подразделений и повышать — только слова, ведь таких случаев — единицы.

Такие, как (Виктор) Муженко и (Анатолий) Пушняков за год войны показали все пределы своей компетенции. Почему возвращаются назад такие люди, как (Вячеслав) Назаркин (обвиненный в гибели бойцов армейского спецназа.— “Апостроф”)? Ведь на низовом уровне у нас достаточно профессиональная армия, парни научились налаживать связи и взаимодействовать.

— Командиры-дураки, самодуры и так далее это самая большая проблема в армии сейчас? А вопросы снабжения?

— Да. А снабжение связано с этим напрямую. Когда Порошенко показывают танки, которые идут на фронт, а потом приезжаешь в Тоненькое, там стоит такой танк, спрашиваешь: “Что, пацаны, новый?”. Они говорят: “Засунь голову внутрь”. Оказывается, что они умудрились покрасить его снаружи и полностью изнутри. Парни отдирают окошечки, чтобы видеть, сколько топлива в баке осталось. Петр Алексеевич — продукт совка. Он любит “потемкинские деревни”. Уверен, что все солдаты одеты, потому что перед награждением 5 декабря всем накануне выдали новые комплекты формы, спросили размер, дали новые погоны.

— Президент, по-вашему, не хочет видеть, что за фасадом ничего нет? Он ведь не глуп, чтобы поверить, что все, что ему показывают — правда.

— Думаю, не хочет. Полторак, которого как-то на фронте завели в офицерскую столовую, увидел какую-то дверь и потребовал ее открыть. Его отговаривали, но он настоял. А потом у Бирюкова были фото с этими страшными рожками в комбижире. Он (Порошенко) вполне может сказать: “Останови тут, я выйду”. Я не верю в то, что человек уровня президента страны не может добиться реальной информации. Значит, не хочет.

Алексей Мочанов считает, что в Украине главный враг — это даже не российские кадровые военные и не Владимир Путин, а то, что за самые критические ошибки и просчеты никто не получает заслуженного наказания. Это касается как военных, так и гражданских чиновников.

— Я далек от этих полярных криков “Путин — ….”, мы все время ищем себе врага далеко за пределами, что кто-то виноват, но мы этих врагов должны искать тут, они ведь страшнее. Чтобы вылечить любую болезнь, надо поставить правильный диагноз.

— Сейчас много говорят, что будет 9 мая, что до или после может случиться наступление. Как вы к этому относитесь?

— Я в это не верю, это бред. Там же сидят не дураки, они понимают, что все готовы. На той стороне, насколько нам известно, строятся серьезные фортификационные сооружения, ДРГ проникают на нашу территорию, но я думаю, что таких вариантов, как Иловайск, больше не будет никогда. Изначально линия фронта у нас напоминала такое солнышко — в любом месте режь — и будет котел.

На Углегорске и Дебальцево они (противники) опробовали верную тактику — сначала работают по дороге к городу, потом по краям города, потом заходят вооруженные части, начинается бойня. Так что если и будут откусывать — то по кусочку. Когда кто-то говорит: “Дайте нам команду, мы дойдем до Ростова”, так вот, в Дебальцево была команда стоять на смерть. А наши сиганули в сторону Артемовска. У нас практически не ведется патриотическая воспитательная работа.

По словам Мочанова, война — это логистика и бюджет, и Украина воюет с российским бюджетом и их специалистами. Из 45-50 тыс. человек, которые воюют на той стороне против украинских военных, лишь часть на самом деле играет ключевую роль, поскольку в такой войне главное — это артиллерия, которую обслуживают остальные рода войск. И преимущество противника в том, что ключевые специалисты поставлены в нужные точки, а остальные — это те, кто отвечают за обеспечение войск. Он уверен, что эти боевые действия мало чем отличаются от 1942 года, разве что появились мобильный телефон, планшет и навигатор.

— Как вы считаете, наши готовы к наступлению?

— С нашей стороны работы ведутся, есть ощущение, что имеется договоренность об относительно стабильной границе. Знаете, на фронте многие задают вопрос — что означает окончание войны? Украинский флаг над Донецком, над Москвой? Выход на наши законные границы? Но мы живем в стране кривых зеркал, в которой старый дед Леонид Кравчук сдал все, что можно. И при этом он по сей день является членом Конституционной комиссии и самым уважаемым президентом за всю историю. Нам обещали, что мы отказываемся от ядерного оружия в обмен на какие-то гарантии России и США. Но это не работает, никого за ногу за это не подвесили...

Яна СЕДОВА

Апостроф