Сибирь.Реалии – о том, как Хрущев сдал Китаю Порт-Артур и почему отказался затем сдавать "великому кормчему" ядерные секреты.
Ешь, спи, побеждай
В середине января 1950 года на одной из подмосковных правительственных дач из угла в угол расхаживал невысокий, но плотно сбитый и энергичный человек в потертом френче. Китаец. Его имя уже было хорошо известно политикам всего мира, но еще не украшало первые полосы газет. Все это будет позднее. А пока председатель китайского правительства и глава компартии Мао Цзэдун смиренно ждал приема у "Великого кормчего" – так в 1950-м году называли Иосифа Сталина китайские коммунисты.
Но кормчий с приглашением не спешил.
Мао и его делегация находились в Москве уже почти месяц, с 16 декабря 1949-го. За это время они видели Сталина лишь несколько раз, и все, как говорится, "в официальной обстановке": в день приезда китайских коммунистов, когда Сталин принял их в Кремле, и потом на его 70-летнем юбилее, 21 декабря. Никаких доверительных бесед, никаких тайных переговоров. Ничего. Как будто он не человек, а декорация.
Мао это подавляло и приводило в бешенство. Доверительный разговор со Сталиным, что называется, был его идеей фикс. Он мечтал об этом уже три года, буквально забрасывая советского руководителя просьбами о встрече. Ведь поговорить со Сталиным, войти с ним в личные отношения – все равно что принять на себя коммунистическую благодать.
Но благодать эта никак ему не давалась. Благодать отговаривалась сперва тем, что в Китае идет гражданская война, и не следует ему, Мао, уезжать из страны и оставлять фронт. Потом коммунистическая благодать напоминала, что кругом враги, и если Мао приедет в статусе военного, его объявят марионеткой СССР. Пусть сперва провозгласит основание государства и приезжает как его глава! В итоге Мао Цзэдун так и сделал.
1 октября 1949 года провозгласил образование Китайской Народной Республики. А через полтора месяца наконец оказался в Москве на торжествах в честь 70-летия Сталина.
И все, вроде, было хорошо. Встретили его по первому классу (на вокзал приехали Молотов и Громыко, это был официальный "максимум" уважения, сам Сталин никогда никого не встречал). И место за столом на торжествах ему выдали самое почетное, по правую руку от Вождя.
Вот только договор о дружбе с Китаем Сталин все не подписывал, а личная беседа с ним откладывалась. И в ожидании звонка из Кремля дни на роскошной подмосковной даче, занесенной снегом со всех сторон, тянулись бесконечно.
Мао в бешенстве ходил по комнатам, надолго задерживаясь в гостиной, где висела огромная люстра. Непропорционально большая для этого помещения. В люстре иногда что-то пощелкивало и попискивало.
Он прекрасно знал, что это такое. Советники объяснили. Там микрофон и телекамера. Наблюдение. Ну, и отлично. Пусть наблюдают. Пусть наблюдают – и докладывают.
– "Мои задачи просты: я буду есть, спать и испражняться, пока со мной не начнут говорить!" – максимально внятно произнес он в сторону люстры. И эта фраза (явно предвосхитившая название книги "Ешь, молись, люби") оказалась волшебной.
На следующий день раздался звонок. Сталин звал его к себе на дачу. До нее, как теперь выяснилось, было совсем не далеко.
Мао ликовал – но это ликование продлилось лишь до тех пор, пока он не увидел генералиссимуса. Оказалось, что общаться со Сталиным один на один – это тяжелый труд. Потому что Вождь, с настороженностью относившийся к китайскому коллеге, немедленно начал использовать свой коронный прием – "черный юмор, небезопасный для собеседника", как это называл Симонов.
– А ты вообще-то действительно настоящий коммунист, товарищ Мао Цзэдун? Или только притворяешься? – огорошил он его вопросом. Конечно, при этом Сталин хитро прищуривался – но Мао еще не разбирался в "западной" физиогномике, и сперва чуть не упал в обморок.
Дальше все продолжалось примерно в том же духе: Сталин "добродушно" подшучивал над собеседником и как бы благожелательно напоминал, что это именно он помог Мао выиграть Гражданскую войну в Китае.
Беседа превратилась в одно непрерывное многочасовое унижение. Говорят, ближе к вечеру Мао (всегда хваставшийся отменным здоровьем) действительно почувствовал себя не хорошо, и Сталин удовлетворенно распорядился уложить его в гостиной на диванчике. Как собаку.
Этого уже Мао стерпеть не мог – и, собравшись с последними силами, вернулся к себе на дачу. Через два дня Сталин все-таки подписал договор о дружбе, и китайская делегация отправилась из Москвы в Ленинград, а оттуда вернулась в Пекин. Как бы то ни было, встреча состоялась, и задача была выполнена. Эстафета от одного "Великого кормчего" к другому "Великому кормчему" передана.
А спустя четыре года у Мао появилась прекрасная возможность отыграться.
Поспешный визит
Когда в 1954 году Хрущев еще боролся с Маленковым (которому формально после смерти Сталина и расстрела Берии еще принадлежала власть в стране), ему было чрезвычайно важно показать "успехи" во внешней политике. И заполучить себе влиятельных друзей. А миллиардный Китай и его руководитель – это был бы козырь в колоде Генсека при игре с председателем Правительства. Ради этого можно было пожертвовать очень многим.
Например, переписать договор о дружбе с Китаем, который был подписан при Сталине.
Там ведь было много моментов, не нравившихся Мао. Несомненно, Сталин видел в Китае не столько союзника, сколько конкурента в деле строительства коммунизма, и не спешил помогать китайцам с индустриализацией. Совместные советско-китайские предприятия, которые открывались при нем, чуть больше, чем полностью контролировал СССР. Хрущев же был готов легко отдать их китайцам – и добавить к тому многие технологии, о которых они просили.
Если Сталин настоял на сохранении советской базы в Порт-Артуре, то Хрущев был готов с ней распрощаться.
И так далее, и так далее.
Список того, чем Хрущев был готов поступиться, чтобы понравиться Мао Цзэдуну, в принципе был довольно длинным.
Конечно, если учесть, что Мао (это было уже заметно!) строил в Китае какой-то не такой, не "советский" социализм, отказываясь "равняться" на СССР, выглядело все это довольно опрометчиво. Но в тяжелые для их карьеры времена интересы собственной страны слабо волнуют российских и советских правителей. У них появляется куда более важная задача – остаться у власти.
А для этого почему бы не помочь китайским коммунистам? Свои же ребята. Вот почему в 1954 году Хрущев задумывался о поездке в Китай.
При этом, похоже, советский генсек не понимал, какие жесты в политике уместны, а какие нет. Это вообще была его главная проблема: непонимание нюансов. А нюансы тут, как говорится, были вопиющими. Получалось, что он спешно ехал (вернее, летел – и в прямом, на самолете, и в переносном смысле) на поклон к могущественному правителю соседней страны. Азиатской страны, где всегда очень важно, кто к кому приезжает – и как его принимают.
Мао же за четыре года, прошедшие с момента его трудной встречи со Сталиным, уже стал опытным политиком. Что бы там ни говорили, уроки он усваивал хорошо. И теперь действовал с дьявольской, азиатской хитростью.
Вообще говоря, "выманить" Хрущева в Пекин, будто бы на празднование 5-летия Китайской Республики – это была его идея. Еще в июле Мао отправил ему письмо. Но приглашение было с довольно ядовитым подтекстом. Мол, мы были бы очень рады, если бы приехала делегация из СССР. Так что сообщите, пожалуйста, каких товарищей нам ожидать – из ЦК КПСС или из Правительства? То есть, другими словами, вас, товарищ Генеральный Секретарь, или все-таки товарища Маленкова? Правда, отправлено это послание было именно Хрущеву, и только ему.
Но сработало оно безошибочно – Хрущев немедленно взвился и с криком "Я, я! Я поеду!" приказал референтам писать ответ. И паковать чемоданы. Тем не менее поездку обставили как почти случайную – мол, Генсек в компании с маршалом Булганиным и замглавы Совмина Микояном едет, чтобы осмотреть города и стройки в Сибири и на Дальнем Востоке, проверить Тихоокеанский флот. И по дороге – заодно! – решил заскочить в Китай, поздравить дружественных китайских коммунистов с первым юбилеем.
Пьяное прощание с Порт-Артуром
Мао решил встретить Хрущева, как "Великий кормчий". То есть по-сталински. Поэтому 29 августа 1954 года, когда самолет Генсека приземлился в Пекине, Мао встречать его не поехал, предоставив это сделать товарищу Чжоу Эньлай (председателю Госсовета КНР). Правда, рассудив, что надо добавить к встречающим еще кого-то, послал несколько китайских девственниц из своего окружения, и кстати подвернувшегося под руку юношу, 19-летнего Далай-Ламу, который приехал из Лхасы на переговоры с китайским правительством.
Звучит безумно, почти по-пелевенски, но это правда: XIV Далай-лама встречал Хрущева по поручению Мао Цзэдуна. Обратил ли на это внимание Генсек, и произошло ли с ним в этот миг просветление, история умалчивает.
Вероятно, не произошло.
Потому что он сразу же начал идти на уступки Пекину.
Первая встреча с Мао состоялась в тот же вечер – "Великий кормчий" пригласил советскую делегацию к столу. Ожидавшие роскошного обеда аппаратчики с разочарованием обнаружили, что им подают только зеленый чай. Больше – ничего. И это на встрече, которая заняла почти три с половиной часа!
При этом, как вспоминал член делегации, тогдашний главный редактор газеты "Правда" Шепилов, "...беседа на 9/10 состояла из безудержных словоизлияний Хрущева и на 1/10 из лаконичных реплик Мао". При этом Хрущев обещал даже то, чего от него не просили. Например, передать китайцам Порт-Артур (где после войны располагалась советская база).
Когда разговор наконец завершился, результат его был, как говорят в спорте, очевиден: "по очкам" убедительная победа Китая.
Булькая литрами зеленого чая, расстроенный Хрущев с соратниками уехал ужинать в загородный особняк, тщательно приготовленный к приезду советских коммунистов. Разумеется, в гостиной комнате там висела большая люстра. Китайцы с интересом наблюдали за действиями русской делегации – и скучать им определенно не приходилось.
Потому что по словам председателя КГБ Ивана Серова, который тоже участвовал в поездке, "...в тот вечер все сильно набрались". К ночи сильно повздорили почти до драки Анастас Микоян (первый заместитель председателя Совета министров СССР ) и министр обороны Николай Булганин, которых Серову, ответственному за "внутреннюю безопасность", пришлось разнимать.
В своих воспоминаниях он пишет: "Булганин, взяв за ворот А. И., кричал: "Ты и Берия не хотел сразу арестовывать, а просил разобраться. Ты у Сталина любимчик был".
Неизвестно, видел ли все это Мао, но, говорят, он обычно ночами не спал – и, вероятней всего, не упустил случая насладиться этим шоу.
Скорее всего, Булганина возмущало, с какой легкостью Хрущев отказывается от базы в Порт-Артуре, которую по "сталинскому" договору о дружбе с Китаем планировалось оставить в собственности СССР. В этом он не одинок, кстати, до сих пор – именно подарок китайцам многострадального Порт-Артура, который в первый раз "потеряли" во время русско-японской войны, и "возвратили" в 1945-м, многие считают одним из главных "преступлений" Хрущева.
Но на самом деле Порт-Артур хотел отдать Китаю еще Сталин. И китайцы от этого подарка отказались. Тогда ведь шла Корейская война, вдоль границ Китая летали американские самолеты, и сам Мао был заинтересован, чтобы советские войска оставались "под боком". Теперь ему было все равно, но унизить Хрущева очень хотелось. Пусть отдает Китаю русские территории!
Сам же Хрущев действовал, что называется, "сгоряча", он хотел отменить все, что прописал в договорах своею рукою Сталин. Ну, и звезды, как говорится, так сошлись. За месяц до поездки на стол Хрущева кто-то положил финансовые документы о расходах на довольствие гарнизона и на топливо в Порт-Артуре. Несколько десятков тысяч "инвалютных" рублей. Не очень-то много.
Но в бюджете эти расходы забыли учесть, и надо было где-то деньги искать. А теперь проблема решалась сама собой. (Спустя несколько лет сам Хрущев, сообразив, что СССР нужен мощный флот, начнет лихорадочно искать место для морской базы, и умолять китайцев что-нибудь у них арендовать, но будет уже поздно).
Так или иначе, Порт-Артур по итогам переговоров отходил китайцам. А вместе с ним в качестве "приданного" – вся материально-техническая база. Постройки, казармы, склады, техника. И все оружие, какое там было. На многие сотни тысяч "инвалютных" рублей.
Рассказывают, что в ходе переговоров Великий кормчий пригласил Никиту Сергеевича отдохнуть на главном партийном курорте в местечке Бэйдайхе, в 300 километрах от Пекина. Там, на пляже, Хрущев, якобы, вдруг предложил Мао направить до 10 тысяч китайцев на работу в Сибирь и на Дальний Восток, где не хватало рабочих рук.
Мао с обидой отказался, заявив, что "Китай – не колония", а "китайцы – не рабсила", но уже на следующий день вдруг сделал Хрущеву встречное предложение: направить на работу в СССР не 10 тысяч, а 10 миллионов китайцев. На советский генсек заявил, что, мол, такого количества нам не нужно.
Переговоры продолжались несколько дней, и в остальном шли примерно в одном и том же ключе. Желая завоевать расположение Мао, Хрущев обещал все больше и больше. Договорились о поставках военной техники, о строительстве заводов, об обучении китайских специалистов в СССР… Ракетные технологии, авиастроение… Практически на все, о чем просил китайский руководитель, Хрущев радостно кивал.
По воспоминаниям одной из жен Мао, в те дни он возвращался домой поздно, веселый, но одновременно раздраженный – и постоянно называл Хрущева "этим дураком", возмущаясь, что такие люди пришли в СССР на смену Сталину.
И все-таки, когда Мао заговорил об атомной бомбе, даже Хрущев несколько напрягся. Это было как-то уж явно чересчур.
– Зачем вам атомная бомба, если у вас есть СССР? Мы ведь подпишем договор о военном сотрудничестве. Так что вам, с нашей защитой, ничего не грозит…
– Атомная бомба, – продолжал гнуть свою линию Мао. – Нам нужна атомная бомба. Технологии. Специалисты. Уран. Мы все равно получим бомбу – с вашей помощью или без нее. Но если поможете, мы это оценим.
– Да, конечно, мы можем… Несколько мирных атомных программ… Обучение специалистов… Совместные изыскания полезных ископаемых…
– Вот и хорошо. Список предложений передайте секретарю.
Как советская делегация в Пекине ела кошек
Переговоры для советской делегации шли трудно – и не только потому, что Хрущев хотел "подружиться" с китайским лидером. Сказывались еще и, как говорится, местные реалии. Китайская водка с непривычным и резким запахом, странная китайская пища…
Да. Особенно пища.
От пищи в делегации пострадало сразу несколько человек, в том числе и Екатерина Фурцева (которая тогда была секретарем Московского горкома КПСС). По воспоминаниям того же шефа КГБ Серова, во время поездки в Гуанчжоу делегатов стали кормить супчиком с длинным и цветистым названием: "бой дракона с дьяволом". Хрущев уже собирался отправить ложку в рот, как вдруг переводчик прошептал ему:
– А вы знаете, что это за суп? Дракон в китайской кулинарии – это змея или удав, а дьявол – кошка.
Ложка немедленно выпала из пальцев генсека.
– Никому из делегации не говорите! – прошептал он, отодвигая тарелку. – Пусть едят. Иначе неудобно перед китайскими товарищами. А мне и товарищу Булганину (тот сидел рядом и тоже все слышал) пожалуйста, положите пельменей. В них же, ммм… Ничего дьявольского нет?
Остальные члены делегации ели суп за обе щеки и нахваливали. Но, вероятно, Мао был в чем-то прав, когда сетовал о невысоких умственных способностях Хрущева. Когда закончился обед и китайские хозяева уехали, Хрущев громко спросил у Фурцевой:
– Как вам понравилось первое блюдо? Как думаете, что это было?
– Очень вкусно. Наверное, курица…
– Ну, не совсем курица, – заулыбался Хрущев. – Это было…
Министр культуры оказалась крепкой женщиной, во всяком случае, с крепким желудком. А вот секретарь ЦК Узбекистана не смогла удержать в себе китайского угощения. Вскоре к ней присоединились другие члены делегации, отведавшие супчика. Подробности этого обеда и его последствий приводит в своих воспоминаниях "Записки из чемодана" тогдашний председатель КГБ Иван Серов, непременный участник советских зарубежных делегаций.
Хрущев победоносно улыбался. Хоть раз за эту поездку он не остался в дураках.
Наконец переговоры закончились, новый договор о сотрудничестве СССР с Китаем был подписан. Он был весьма выгоден для Китая и крайне не выгоден для СССР. Но, впрочем, полным ходом шла Холодная война, и Хрущев надеялся, что сумел расположить к себе китайского руководителя.
На самом деле – ни в малейшей мере.
И об этом можно было бы догадаться даже по прощальному подарку Мао: он распорядился специально к приезду советской делегации перевести на китайский и издать собрание сочинений Сталина. Еще теплые от типографских машин 12 томов сочинений предыдущего "Великого кормчего" были доставлены в гостиничные номера Хрущева и Булганина за день до отъезда.
Это, конечно, был весьма символический жест – мол, в Китае прекрасно помнят, кто был настоящим лидером мирового коммунизма. И кто теперь всего лишь случайная мелкая шавка на его посту.
Не сговариваясь, и Хрущев, и Булганин свои подарки "забыли" в гостинице. Но не тут-то было. Дипломатической почтой – по личному настоянию Мао – книги были доставлены им в Москву.
Дальнейшее – известно. Отношения между СССР и Китаем начали вибрировать. Хотя все, что обещал Хрущев, китайцы получали. И завод по производству реактивных бомбардировщиков (пусть слегка устаревших), и ракетные технологии (на уровне архаичных советских Р-1 и Р-2, но и то было вполне себе оружие). Даже с ядерной бомбой дело пошло, хотя Хрущев всячески старался саботировать договоренности с Китаем. Очень ему не хотелось давать Мао билетик в ядерный клуб. Но китайский лидер, кажется, и правда обладал над ним какой-то особой властью – будто гипнотизировал, лишал политической воли. Так что Хрущев постепенно свои обещания выполнял.
Сперва советские геологи помогли найти в Китае залежи урана (и очень даже немалые). Потом смонтировали центрифуги, сделали фабрику по обогащению урана. Центрифуги были бракованные, ломались. И прочее оборудование для ядерной промышленности, которое Китай получал из СССР, было далеко не первого сорта. Но Мао прекрасно понимал, что только на СССР полагаться нельзя, поэтому давал деньги на обучение студентов-физиков в Англии и в Америке. В итоге у него появились свои специалисты. Они наладили оборудование, и как раз в конце "царствия" Хрущева, в 1964 году, китайская атомная бомба была создана.
Уже без участия СССР. Потому что к этому моменту все советские специалисты с ядерных предприятий Китая (равно как и с других фабрик и заводов) были отозваны. Размолвка между КНР и Советским Союзом зашла чересчур далеко – и спустя еще 5 лет, в 1969-м, дошла до военного противостояния на острове Даманский…
"Дай мне бомбу, брат"
В 1956 году Мао прореагировал на доклад Хрущева о культе личности Сталина спокойно. И даже одобрительно. В конце концов, от Сталина он и сам в свое время натерпелся страху, когда приезжал с визитом в Москву. "У Сталина из десяти пальцев было три гнилых, – говорил он позднее. – Но только три!"
И тут обнаруживалось принципиальное несогласие с Хрущевым. "Культ личности" – это, с точки зрения Мао, было безусловно плохо. Но политическая воля, жесткость, бескомпромиссность к врагам – очень хорошо. Иначе как держать людей в подчинении?
Произошедшие вскоре после XX съезда события в Польше и восстание в Венгрии (которое подавили советскими танками) еще более убедили Мао в том, что Хрущев делает страшную ошибку. Так ведь и весь соцлагерь можно потерять! Разве можно ругать прежнего начальника за жестокость? Это ведь лагерь!
Когда же Хрущев объявил о "политике мирного сосуществования" с капиталистическими государствами, о мирном соревновании двух систем, Мао по-настоящему возмутился. Где же тогда мировая революция, о которой мечтал Ленин? Где очистительная мировая война, в которой погибнет буржуазный мир? Где? Ведь атомные бомбы у СССР уже есть, для войны все готово!
И тогда он перешел к шокирующим заявлениям – абсолютно в "сталинском" духе. Вообще, приняв на себя звание "Великого кормчего", Мао вообразил себя главным столпом мирового коммунизма и начал во многом Сталину подражать. Хрущев, кстати, это понимал. Сразу после первой поездки в Китай он с раздражением говорил, что "китайцы ведут себя так, будто центр мирового коммунизма находится не в Москве, а в Пекине".
В 1957 году, приехав в Москву на совещание рабочих партий, Мао с высокой трибуны стал спокойно доказывать, что не надо бояться Третьей мировой войны – она только на руку коммунистам.
"Я спорил по этому вопросу с одним иностранным политическим деятелем, – сообщил присутствующим "великий кормчий". – Он считает, что в случае возникновения атомной войны могут погибнуть абсолютно все люди. Я сказал, что, в крайнем случае, погибнет половина людей, но останется еще другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли и весь мир станет социалистическим. Пройдет столько-то лет, население опять вырастет до 2700 миллионов человек, а наверняка и еще больше".
Когда же присутствовавший на совещании Пальмиро Тольятти, руководитель итальянской компартии, с иронией спросил, сколько после Третьей мировой останется итальянцев, Мао даже не улыбнувшись, ответил: "Нисколько. Они все исчезнут. А почему вы думаете, что итальянцы так важны человечеству?"
Хрущев, все яснее узнававший в Мао сталинские повадки, был в некотором шоке. И этому человеку он уже почти подарил ядерную бомбу! Но он еще раз попытался наладить отношения с "китайскими товарищами", отправившись в Пекин летом 1958 года.
Лучше бы он этого не делал. Тем более, что в Китай Хрущев прилетел прямо после своего визита в Америку – не скрывая, насколько его этот визит воодушевил. Он рассказывал, как радушно его принимали в США, какие замечательные технологические новшества показывали…
По распоряжению Мао советскую делегацию в Пекине сразу поселили в отеле без кондиционеров, потому что "настоящим коммунистам не нужна роскошь". Тем не менее переговоры Мао предложил вести в неформальной обстановке. Например – в бассейне.
Ему ведь было прекрасно известно, что советский лидер не умеет плавать. Сам же Мао был превосходным пловцом – он и правда несколько раз переплывал широченную реку Янцзы.
Впрочем, бассейн был устроен так, что Хрущев не должен был утонуть. Он мог высовывать голову из воды, если встанет на цыпочки. Это, конечно, требовало немалых усилий. При этом ему еще приходилось (через сидящего на бортике переводчика) вести диалог с Мао, который резвился вокруг в воде как маленький тюлень.
"Я же горняк, я же, между нами говоря, плаваю кое-как, я же отстаю", – рассказывал Хрущев впоследствии. Один из его охранников бросил ему автомобильную камеру, и он залез в нее. Плавая, Мао продолжал беседовать. Кто-то из переводчиков тоже нырнул и стал плавать между ними. Остальные переводчики и стенографисты начали бегать вокруг бассейна от одного вождя к другому. Картина была забавная.
Затем Хрущев попросил продолжить беседу в "нормальной" обстановке. Стороны переместились в кабинет – но от этого переговоры не стали для Хрущева менее унизительными. Мао отвергал все его предложения о совместной оборонной стратегии, о создании "общего флота" и требовал только одного. Ядерной бомбы.
Но ее Хрущев теперь давать отказывался наотрез.
На том и разошлись.
В коммюнике по случаю завершению встречи говорилось, понятное дело, о том, что "стороны в обстановке исключительной сердечности и теплоты всесторонне обсудили и констатировали полное единство взглядов по актуальным и важным проблемам современного международного положения, вопросам дальнейшего укрепления дружбы, союза и взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской Народной Республикой, а также по вопросам совместной борьбы за мирное разрешение международных проблем и защиты мира во всем мире".
Еще раз Хрущев приезжал в Китай годом позднее, чтобы принять участие в торжествах 10-летнего юбилея КНР. Но этот визит оказался и вовсе провальным. Мао теперь не скрывал своей враждебности, он курил сигарету за сигаретой – и пускал дым некурящему Хрущеву в лицо.
Впрочем, в политике теперь тоже было много дыма. Восстание в Тибете, которое китайцы потопили в крови, нарастающая напряженность с Индией (которую СССР считал своим союзником), длящийся конфликт вокруг Тайваня и многое другое. Все это было бы разрешено одним махом в пользу Китая, будь у него ядерная бомба. Но собственная китайская разработка была еще далека от завершения, а Хрущев снова категорически отказался передавать Китаю ядерное оружие. В итоге переговоры закончились скандалом, криками и преждевременным отъездом советской делегации.
С тех пор в течение многих десятилетий (вплоть до Горбачева) ни советские, ни китайские генсеки в гости друг к другу не ездили.
Комментариев нет:
Отправить комментарий