Между Первым и Вторым съездами народных депутатов в моей жизни и служебной деятельности произошло событие, напрямую связанное с Тбилиси и повлиявшее на все последующие годы моей службы. Осенью 1989 г, в то время как Вооружённые Силы подводили итоги за прошедший год, министр Язов и начальник Политического управления Лизичев вызывают меня к себе.
Тем временем следствие по Тбилисскому делу всё ещё продолжается, оно завершилось лишь в феврале 1991 г, спустя двадцать два месяца изнурительной работы. За это время страна пережила Баку, Вильнюс, через 4 месяца распался Советский Союз, результаты расследования так и остались невостребованными. Но во времена первых съездов народных депутатов Тбилисская провокация не сходила с экранов и мирового телевидения и не переставала быть темой для репортажей мировой прессы.
Главные организаторы и вдохновители кровавой Тбилисской провокации оказались на вершине власти в республике. А депутаты и журналисты, которые, не жалея сил, раздували скандал и тем самым способствовали возникновению тяжелейшего кризиса в Южной Осетии и Абхазии, сегодня процветают, построив на лжи свои карьеры. В феврале 1990 года уголовное дело, заведённое на Гамсахурдию и его сподвижников, было прекращено прокуратурой Грузии. Гамсахурдия становится национальным героем и вскоре избирается первым президентом Грузии, а Собчак становится мэром Ленинграда.
Вернёмся к осени 1989 года. Я вошёл в кабинет к Язову и Лизичеву. "Что же нам с вами делать, Родионов?" — спрашивает Язов. "Я не совсем понимаю вопрос, — как можно спокойнее отвечаю, — если к вверенным мне войскам ЗакВо есть серьёзные претензии, касающиеся боевой и мобилизационной готовности, то я готов выслушать и за упущения понести любое наказание. Но касательно Тбилисских событий мой ответ последует только после окончания расследования, проведённого Генпрокуратурой, а не Собчаком. Пока же я готов командовать любым военным округом — от Дальневосточного до Белорусского. Я понимаю, что в этой разнузданной ситуации в Грузии и Тбилиси мне находиться нежелательно".
После непродолжительной паузы заговорил Лизичев: "Ну, ты же понимаешь, что произошло в Тбилиси, какой международный резонанс это вызвало, какие телепередачи и публикации в адрес армии и Родионова. Нас просто не поймут. Да и Михаил Сергеевич не согласится с твоим переназначением на другой округ". Задаю им вопрос: "В чём вы обвиняете меня и армию?" Ответа не последовало. Заговорил Язов: "В общем, мы тебе предлагаем должность начальника Академии Генерального штаба. Подумай. Завтра ответишь". На следующий день, после мучительных раздумий, я дал согласие.
Это было в начале сентября 1989 г, новый учебный год только-только стартовал. Я вернулся в Академию, которую закончил в 1980 г. и которой мне предстояло теперь руководить почти семь лет, наблюдая со стороны, из тиши прекрасного кабинета, за развалом всего, чему была отдана вся моя жизнь в армии. В моём распоряжении находился качественный профессорско-преподавательский корпус, многие из членов которого знали и помнили меня, а я, естественно, знал многих из них, поэтому не было сомнений, что между нами будут продолжаться и укрепляться деловые и товарищеские отношения.
Также в моём подчинении оказались два факультета советских и иностранных слушателей, прошедших перед этим качественную подготовку в других ВУЗах, как правило, входящих в систему стран Варшавского Договора. Ко всему прочему, имелась небольшая, но отлаженная структура обеспечения учебного процесса с современной учебно-спортивной базой. Когда же я начал разбираться и вникать в учебные программы, в установки, идущие из Генерального штаба, в которых указывалось: чему и как учить, направленность лекционного курса, семинаров, групповых упражнений, я был поражён, если не сказать ошарашен.
Выяснилось, что уже довольно продолжительное время в Академии было запрещено изучать теорию и заниматься планированием, обеспечением, управлением всех форм наступательных операций! Только оборона! В лучшем случае нанесение частных контрударов по агрессору, но ни в коем случае не переходящих в контрнаступление. Одна оборона и отход, отход и оборона. Указания из Генштаба доходили до полного абсурда.
Источником абсурдных идей и действий явилась принятая в 1985 г. новая Оборонительная военная доктрина. До перестройки в стране действовала Военная доктрина, не оборонительная и не наступательная, а именно Военная, как принятая в государстве на то время система официальных взглядов на использование средств военного насилия в политических целях, на характер военных задач и способы их решения, на основные направления военного строительства.
Не знаю всех таинств, но, похоже, в Кремле и Генштабе кому-то в голову пришла идея: если перестройка в стране, то надо проявить инициативу и провернуть перестройку и в системе обороны страны, уж очень много было в действовавшей тогда доктрине активных форм боевых действий, а значит, и войска развивались в соответствии с активными формами, что в целом попахивало какой-то "агрессивностью", и, что очень важно, в перестроечный период эти взгляды не нравились нашему потенциальному противнику в лице НАТО. Надо было его умилостивить и состроить из себя ангелов с атомными бомбами.
Вот и придумали Оборонительную доктрину с категорическим указанием, что даже если агрессор перешёл в наступление по всему фронту, взломав нашу приграничную оборону и саму границу, мы в ответ должны, сидя в окопах, открыть по агрессору огонь, но при этом ни один снаряд, ни один самолёт не должны перелетать через границу! Чудеса военного искусства! В том же случае, если какому-либо командующему удастся нанести контрудар по вклинившейся на нашу территорию группировке агрессора, и этот контрудар будет иметь успех, то глубина удара должна ограничиться "госграницой", а дальше стой, ни шагу вперёд, даже если агрессор продолжает драпать.
Агрессор, взломав нашу госграницу, оставил её в руинах, а мы продолжаем считать эти руины священной погранполосой, несмотря на то, что она была стёрта в пыль и смешана с землёй, и ни в коем случае её не переходить, не перелетать и т.д., будто заговорённые. Это не укладывалось в голове! Но это факт!
Я, будучи первым заместителем командующего МВО (после Афганистана), получил в кабинете министра Язова приказ убыть на Гороховецкий учебный центр и подготовить для руководства Вооружённых Сил показное занятие по Оборонительной доктрине! Я задал вопрос: "Товарищ министр, военная доктрина — это принятая в государстве система взглядов на использование средств военного насилия в политических целях… и т.д. Как же мне эти взгляды переложить на просторы Гороховецкого полигона?" В ответ министр сказал, что я отстал от жизни, не смыслю в перестроечных процессах, рекомендовал хорошо подумать и приказал выполнить поставленную задачу.
Могу с уверенностью сказать, что если и есть в этом мире какие-то потусторонние силы, то они меня и выручили, конечно, своеобразно и весьма жестоко. Убыв на полигон во время одной рекогносцировки, я сломал левую ногу в районе голени, да так, что на три месяца выбыл из строя, поэтому избежал участия в показе Оборонительной доктрины. Позже я узнал, что там даже танкам было запрещено стрелять с ходу, в атаке, только из окопа. Всех остальных тоже посадили в окопы, никто не переходил в наступление, в общем, издевательство над самыми активными видами войск и формами ведения боевых действий, нарушающих закон военной науки — победить противника можно активными формами ведения боевых действий, самая активная из которых — наступление…
В военном госпитале, расположенном неподалёку, мне наложили гипс, а когда привезли в Москву на рентген, то стало видно, что кости и осколки сильно разошлись, перелом весьма сложный, винтообразный. Травматолог предложил мне использовать методику профессора Елизарова: при помощи спиц, колец, стальных шин собрать все осколки костей и так зафиксировать их в одном положении. Я дал согласие на проведение операции. После того, как я уже пришёл в себя после наркоза, то обнаружил на ноге три кольца, одиннадцать спиц. Если бы я отказался от применения этой методики и оставил гипс, то, скорее всего, стал бы хромым на всю оставшуюся жизнь.
Сегодня о периоде Оборонительной доктрины стараются не вспоминать. Стыдно. Но Вооружённым Силам, прежде всего в области теории военного искусства, был нанесён сильнейший удар. И кем? Своими же подхалимами в погонах, которые старались угодить Горбачёву с Рейганом.
А как Оборонительная доктрина трактовала использование ядерного оружия в новые перестроечные времена? Дословно: "Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против неё и её союзников ядерного и других видов оружия массового уничтожения, а также в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности РФ ситуациях…". И этот бред является установочным по сей день для "новой" России и её Вооружённых Сил.
Сколько пролетело лет, пока до сегодняшних политиков дошло, что ядерное оружие — оружие сдерживания от возможных агрессивных планов о нанесении по нам упреждающих ударов со стороны наших недругов. Зная о том, что противник не сегодня, так завтра, нанесёт по нам упреждающий удар, мы не принимаем никаких мер и подставляем себя под этот удар (а он будет самым мощным, разрушающим, после него у пострадавшей стороны, может и не остаться никакого иного выбора, кроме как умереть), с упорством дебилов дожидаясь его, чтобы в ответном ударе отомстить?!
Откуда только в головах государственных деятелей появляется такое детское наивное отношение к проблеме, угрожающей самой жизни в планетарном масштабе? Не надо ни в коем случае заявлять, что мы можем применить ядерное оружие первыми, вторыми, в ответном, в ответно-встречном и т.д. ударах. Необходимо, чтобы все ядерные державы знали о нашей несокрушимой решительности и готовности к применению оружия массового поражения во имя защиты и спасения своего народа тогда, когда мы посчитаем нужным. Точка!
Но чтобы делать такие заявления, необходимы недосягаемые для противника реальные, действующие, эффективные системы разведки, оповещения, управления, чтобы наша решимость подкреплялась делами. И одновременно настойчиво, по всем направлениям и всеми мерами ежегодно, а может быть и чаще, с самых высоких трибун ставить вопрос о всеобщем ядерном разоружении! Россия должна быть мировым лидером в процессе претворения этой идеи в жизнь! Соревнование в достижении паритетов в количестве носителей и боеголовок — это наивное самоуспокоение и имитация какой-то деятельности.
Вы только представьте, какие будут последствия, если над Москвой рванёт один-единственный ядерный заряд? На что способно будет военно-политическое руководство, и способно ли оно будет на что-то вообще? Способно осмыслить произошедшее, собрать информацию и принять оптимальное решение? И будет ли руководство вообще психически здраво мыслить, грубо говоря, соображать? Вот с такими и другими вопросами мне пришлось столкнуться в Академии Генерального штаба.
Также Академия оказывала посильную помощь коллегам по депутатскому корпусу в тиражировании и распространении компромата на "организаторов" перестройки, таких, как А. Яковлев и ему подобных, в написании и публикации открытых писем господам типа Шеварднадзе, генералам-предателям, подписавшим пасквиль Собчака на собственную армию. Напомню их фамилии ещё раз: генерал армии Говоров, генерал-лейтенант Голяков, генерал-майор Мирошник.
Был очень удивлён, когда меня вызвали на допрос в комиссию по защите "чести и достоинства" идеолога ЦК А. Яковлева и в ней я увидел генерала Ачалова. Был разочарован, когда один из подписантов прогремевшего на всю погибающую страну "Слова к народу", генерал Громов, под давлением перестроечной нечисти отказался от авторства подписи и свалил это действие на тогда уже покойного министра МВД Пуго. Громов был его заместителем. Свалил собственные действия на человека, который уже никак не мог себя защитить.
Вспоминаю, как в 1991-м до слёз было обидно смотреть из окна моего кабинета с видом на развилку Ленинского и Вернадского проспектов, как в Москву не входили, а вползали, не зная, что делать, танки, которые этим действием лишь накалили общественное недовольство и спровоцировали крайне нежелательные последствия. Видели бы вы, как эти танки входили! Сначала один, через пять минут — два, через минуту — ещё один, и всё медленно. И эти танки не имели никакой задачи, ими никто не руководил...
За семь лет командования Академией Генерального штаба, я заметил, что из родных начальников ей мало кто реально интересовался, за исключением генерала Моисеева — тогдашнего начальника Генерального штаба. А вот зарубежных военных делегаций, прежде всего из США и из стран НАТО, было очень много. Появились и первые слушатели-натовцы. Делегации нашей Академии тоже стали посещать военные учебные заведения США и НАТО.
Были моменты тайных визитов в США известных специалистов Академии под руководством генерала Гареева с разрешения начальника Генштаба Колесникова, даже без моего ведома. Естественно, после этого с Колесниковым был неприятный разговор, с моей просьбой о проведении расследования и наказании виновных. Но всё спускалось на тормозах. Академические "туристы", изгоняемые мною из Академии, уходили в другую, к Гарееву.
Академия пережила две инспекции, спровоцированные генералом Топоровым, заместителем министра Грачёва, с целью найти как можно больше недостатков и недостач, чтобы поставить вопрос о моём соответствии занимаемой должности, и, если всё пойдёт по плану, убрать. Что удалось накопать инспекциям, мне не было известно, но вскоре Ельцин отправляет в резерв Грачёва, вместе с ним главного финансиста Воробьёва и три месяца должность министра обороны остаётся вакантной. Обязанности министра в это время исполнял сам Ельцин.
В процессе моего главенствования над Академией, на учёных советах вынашивались, обсуждались и прорабатывались довольно интересные предложения, вызванные новыми веяниями. Предлагалось, например, создать одногодичный факультет для гражданских специалистов, работающих в сфере совершенствования обороны страны, её ВПК, мобилизационного комплекса. Раз вводится должность президента — верховного главнокомандующего, статус Академии предлагалось также поднять до соответствующего уровня, переформировав её в подобие Университета национальной обороны.
Были направлены обращения ко всем президентам и министрам обороны стран СНГ с просьбой поддержать нас в том, чтобы переформированная Академия стала единственным учебно-научным центром такого уровня для всего содружества, где слушатели бы обучались на двух единых факультетах, а иностранный факультет планировалось расширить и дать возможность обучаться военнослужащим из КНР, стран НАТО и др. В Академии было проработано предложение о необходимости восстановления института сержантов и старшин, который в своё время был утерян и разрушен. К сожалению, эти, как и многие другие предложения, так и остались на бумаге. Вскоре из Генштаба ко мне прибыл трёхзвёздный генерал, которого я хорошо знал, с приказом, состоящим из одного слова, сказанного им при входе в мой кабинет: "Уймись!"
Я продолжал оставаться Народным депутатом, не пропускал ни одного мероприятия в Кремле, тем более в депутатском корпусе, во время между Первым и Вторым съездами, начала создаваться интересная группа "Союз", лидерами который были Алкснис, Чехов, Тихомиров, Блохин, Комаров — все они были представителями регионов, где назревали или уже назрели сложные межнациональные проблемы, подогреваемые произошедшими и готовящимися провокациями.
Между Первым и Вторым съездами произошли очередные кровавые провокации в Фергане, Нагорном Карабахе, в Баку. "Союз" был создан с целью остановить расползающийся кровавый беспредел, не допустить развала страны, произвести смену руководства в Кремле самым легитимным путём. "Союз" набирал обороты. К началу работы Третьего Съезда, на котором должен был быть избран президент СССР, "Союз" насчитывал в своих рядах 741 человека, все Народные депутаты. Я принимал посильное участие и оказывал помощь, используя приличную академическую типографию. Чем всё это закончилось, я рассказывал в одной из предыдущих публикаций в газете "Завтра".
Записал Алексей Касмынин
Комментариев нет:
Отправить комментарий